Читать книгу "Война солдата-зенитчика. От студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941-1942 - Юрий Владимиров"

Часам к девяти у институтского входа, который тогда находился не в солидном предбаннике, пристроенном в поздние годы к зданию с его торца, а с внутренней стороны последнего (к Горному институту), собрались несколько абитуриентов с чемоданами и сумками. Эти молодые люди не имели такого аттестата, как у меня, и поэтому были вынуждены с 1 августа сдавать вступительные экзамены.

Вскоре всех впустили в здание. На втором этаже в аудитории приемной комиссии мы заняли очередь к одному из ее работников – жгучему брюнету (а им был, как я узнал потом, доцент Неверов, читавший студентам треть его курса курс лекций «Топливо и его сжигание» и позже начавший ходить в сильно изогнутом положении из-за хронического радикулита).

Я отдал Неверову свои аттестат, автобиографию и справки, сказав, что хочу поступить в институт. Он заставил меня написать соответствующее заявление и, заметив, что мой аттестат дает мне право поступать в любой вуз без вступительных экзаменов, повел меня к группе отдельно сидевших лиц, которые, предложив мне сесть, начали со мной беседу. При этом особенно отличался солидный шатен, одобривший мое решение поступить в институт и порекомендовавший мне выбрать специальность сталеплавильщика, с чем я, не раздумывая, согласился. Оказалось, что тем человеком был директор института М. Л. Королев, которого вскоре сменил в должности Н. М. Суровой – небольшого роста брюнет, бывший тогда секретарем партийной организации института и также участвовавший в беседе со мной.

Оба собеседника заявили, что я уже могу считать себя принятым в институт на металлургический факультет, и пожелали успехов.

Мне пожали руку и сказали, чтобы я вернулся без опоздания к началу учебного года. Я тоже, как мог, поблагодарил сотрудников приемной комиссии и спросил у них напоследок, какую же стипендию в институте платят. Было сказано, что на первом курсе стипендия составляет 110 рублей в месяц (а на эти деньги худо-бедно, но все же можно было тогда жить), а на других курсах она выше и на пятом курсе достигает чуть ли не 200 рублей в месяц. А студентам, имеющим отличные оценки, платят еще дополнительно. Будет предоставлено хорошее общежитие. Студенческий билет обещали выдать 1 сентября.

Вскоре, побывав, с целью ознакомления, на всех пяти этажах института, я покинул его стены и, радостный, поехал на Стромынку. И так все мои важнейшие дела в Москве с неплохим результатом завершились, я был счастлив, и таким образом началась фактически в этом городе моя юность. Теперь мне предстояло кратковременное возвращение домой с доброй вестью для дорогих родителей, братьев, сестры и других родных и близких…

Но рано утром 29 августа я снова был в Москве. Переночевав накануне в квартире тети Гали, позавтракав и оставив у ней до вечера чемодан, я отправился с деньгами, паспортом, комсомольским билетом и письмом о зачислении меня студентом в Институт стали в свое учебное заведение. Здесь, у входа в здание уже собралась с вещами и без них большая толпа «старых» и только что поступивших на учебу студентов и студенток. Они ожидали открытия входа. Пока это происходило, я сразу разговорился и познакомился с такими же, как сам, молодыми студентами – бывшими выпускниками Шаховской средней школы Московской области, которые понравились мне с первого же взгляда.

Это были Паша (Павел Иванович) Галкин, Арсик (Арсений Дмитриевич) Беспахотный, Дима (Дмитрий Васильевич) Филиппов и Вася (не помню отчества) Рябков. И случилось так, что дальше эти ребята (кроме Васи, погибшего позже на войне) стали для меня как в студенческое время, так и к концу жизни самыми близкими друзьями. С двумя, еще живыми, я продолжаю общаться и поныне (правда, уже редко – только по телефону по случаю больших праздников или дней рождения)…

Здесь же отмечу, что всем этим товарищам не суждено было окончить Институт стали и стать инженерами-металлургами. Им, кроме погибшего рано Васи, пришлось стать профессиональными военными: на четвертом-пятом курсах учебы в МИС, который осенью 1941 года эвакуировался в Сталинск (ныне Новокузнецк), их взяли учиться на инженерные факультеты, находившиеся также в эвакуации военных академий – Пашу и Арсика – артиллерийской (в Самарканде), а Диму – в военно-воздушной им. Жуковского. Они окончили свои академии только после войны, и им фактически посчастливилось не принять в ней участия. В дальнейшем они несли военную службу лишь в мирное время и закончили ее со званиями: Паша – генерал-лейтенанта (в последние годы он был референтом главнокомандующего советскими войсками в Германии), Арсик – инженер-полковника и доцента (с ученой степенью, как и я, кандидата технических наук), а Дима – инженер-подполковника.

Арсик преподавал в Высшем артиллерийском училище в Пензе и написал множество статей и учебники по артиллерийскому металловедению и термической обработке различных металлических материалов. В начале 50-х годов, будучи молодым офицером, он участвовал за Южным Уралом в крупных военных учениях с широким применением ядерного оружия и был при этом облучен, из-за чего последние десятки лет прожил, только принимая ежедневно очень дефицитные специальные таблетки.

Аналогичным образом стали крупными военными инженерами многие мои институтские друзья: Афонин Владимир Павлович, Захаров Николай Михайлович, Иванов Владимир Данилович (умер от инфаркта прямо на улице в 1995 году), Полухин Иван Иванович, Сорокин Юрий Николаевич, Володин Николай Иванович, Молчанов Евгений Иванович, Смирнов Николай Григорьевич и еще кое-кто. Конечно, в отличие от меня, почти все эти друзья, прослужив в армии офицерами и уйдя из нее с высокими воинскими званиями, обеспечили себе, своим детям и даже внукам неплохие материальные условия жизни – хорошие квартиры и дачи и получают теперь высокие военные пенсии. Я, наверное, тоже мог бы стать таким же, как они, если бы эвакуировался вместе с ними с институтом в тот страшный октябрь 1941 года и не ушел бы в то время добровольно в армию. Но судьба распорядилась мною иначе…

…Войдя в здание института, мы сразу же устремились к тому месту, где были вывешены списки принятых на учебу студентов первого курса, и нашли в этих списках свои фамилии и инициалы, факультеты и группы. Я оказался в списке группы С-38-5, в названии которой буква «С» означала «сталь», цифра «38» – год приема и «5» – номер группы. Затем мы получили в бывшей приемной комиссии уже заготовленные заранее студенческие билеты и ордера на вселение в студенческое общежитие. Мне и моим новым четырем знакомым дали ордера на проживание в «привилегированном» общежитии Дом-ком муна, называемом, однако, почти всеми иначе – Дом коммуны. Он располагался относительно недалеко от института по адресу 2-й Донской проезд, дом номер 9.

Глава 5

Что же представляло собой студенческое общежитие Дом коммуны? Я считаю для себя обязательным хотя бы кратко описать его и жизнь в нем, так как провел этом доме шесть лет (три года до войны и три – после нее), которые были самыми лучшими и счастливыми за всю мою жизнь. Кроме того, я из него ушел на войну и в него же возвратился после ее окончания – осенью 1946 года. Помимо этого, мне сейчас очень жаль, что в том оригинальном виде, каким он был до 1941 года, Дом коммуны уже давно не существует: его полностью перестроили изнутри, и сейчас он фактически не функционирует как студенческое общежитие.