Читать книгу "Ночь Дон Жуана - Ганс-Йозеф Ортайль"

От этого разговора у Моцарта пропал аппетит, прекрасный фазан и овощи показались ему безвкусными. Каждый день они говорили об одном и том же. То и дело вспыхивали ссоры, стоило только кому-то из них упомянуть Йозефу Душек! Но ему было совершенно безразлично, сколько у нее ухажеров — один, два или сорок шесть. Какое ему до этого дело? Вообще-то его это не касалось. Сейчас все мысли Моцарта были заняты вовсе не этими сплетнями, а лишь недостающими иктами оперы, например впечатляющим финалом. До, до… До!

Моцарт стиснул виски руками. Да Понте иногда повторял этот жест. Порой создавалось впечатление, что этот венецианец считал себя композитором. Поездка за город стала бы для Моцарта благословением Господним, ведь он мог бы на время скрыться от да Понте, от его ревности, зависти и, в первую очередь, от его скучных бесед и бесплодных дискуссий, которые всегда отнимали так много времени.

Моцарт опустошил свой бокал. Тем временем Констанция уже сменила тему разговора и как раз рассказывала о Терезе, зашедшей к ним незадолго до полудня с букетом цветов. По ее словам, актриса была довольна своей ролью. Но уже тот факт, что Тереза приходила и: ним, да еще с букетом цветов, говорил скорее о том, что она была чем-то недовольна и придется немного подправить ее роль…

Это было невыносимо. Моцарт встал из-за стола и снова прилег на диван. Снял туфли с пряжками и закрыл глаза. Констанция не умолкала. Каждая деталь имела для нее определенное значение: букет цветов, какой-то тайный воздыхатель, фазан, овощи, да и вообще все кругом. Устраиваясь поудобнее на диване, Моцарт вытянул руку, надеясь, что Констанция поймет его.

Он ждал, закрыв глаза и не шевелясь. Прошло две, три секунды. Да, Констанция поняла его жест. Шаркая, она подошла к супругу и поцеловала его. Один раз, второй. Он немного подвинулся, и она, сняв обувь, прилегла рядом. Моцарт обнял ее левой рукой, крепко прижав к себе, чтобы она не соскользнула с дивана. Было неудобно лежать, но они привыкли так отдыхать после обеда в течение получаса или около того.

Моцарт снова закрыл глаза. Усталость давала себя знать. Это была непреодолимая слабость, и он полностью подчинился ее власти. Пока он дремал, ему приснилось, будто он бежит из этой гостиницы. Он пробирался сквозь толпу, и толпа его не замечала, как будто он превратился в невидимую тень. Его синий сюртук с позолоченными пуговицами вдруг стал грязно-серого цвета, а небольшая шпага, инкрустированная змеями, упала в первую попавшуюся сточную канаву. Штаны на глазах обветшали, а цвет туфель стал земельно-черным. В этом потертом сюртуке Моцарт был похож на переписчика нот для оркестра. Видимо, ему все же пошла на пользу эта новая роль незаметного, ничем не примечательного писаря, спешащего в кабачок на берегу Влтавы, чтобы пропустить стаканчик после тяжелого рабочего дня. Вдруг его охватило такое сильное чувство радости, что он впал в еще более глубокий сои, и ему уже больше ничего не снилось.

Глава 7

После обеда Иоанна отправилась к молодой графит в Градчаны. Она взяла с собой небольшой пучок трап собранных в саду возле дворца. Иногда они помогали Анне Марии избавиться от тоски по дому. Как только графиня вдыхала запах трав, она закрывала глаза, наслаждаясь знакомым ароматом, и мысленно переносилась в родительский дом. Госпоже было тяжело вдали от дворца, но она не жаловалась. Графиня ни за что не стала бы надоедать отцу своими просьбами. Но каждый раз, когда кто-то приходил к ней, можно было заметить, насколько тяжело ей жилось вдали от родного дома. В монастыре ходили только в черном, запрещалось носить много украшений, поэтому графиня взяла с собой только несколько цветных ленточек, немного кружева и две пары маленьких сережек с драгоценными камнями. Она ничем не отличалась от других обитательниц монастыря и почти все свое время проводила о церкви, во внутреннем дворике, в столовой и других комнатах и полностью подчинялась строгому распорядку дня. Только по вечерам обстановка в монастыре становилась менее строгой.

Иоанна перешла через Карлов мост. Вскоре позади остались извилистые переулки, и она стала подниматься вверх, к обители, откуда хорошо был виден весь город, вплоть до холмов в другой его части. Монастырь находился неподалеку от огромного собора. По большим праздникам монахини степенной процессией ходили туда, а верующие с благоговением смотрели им вслед. В такие дни для обычной паствы выделяли места и задних рядах, чтобы они не могли приблизиться к монахиням и почтенным священнослужителям, сидевшим впереди.

Однако графиня с трудом переносила эти порядки, ив испытывая ни благоговения, ни священного трепета. Раньше она ходила вместе с Иоанной за покупками и никогда не боялась людей. Скорее наоборот, графиня стремилась получше узнать их и поговорить с ними. — Ах, если бы я могла ходить везде, где захочу, как и ты, — говорила порой госпожа. Затем они начинали представлять себе, в каких запретных и отдаленных частях города решилась бы провести пару часов молодая графиня. И никто бы не узнал о ее прогулках.

Теперь запретили даже фантазии. На стене спальни висел список правил. С их помощью императрица Мария Терезия пыталась навести порядок в жизни монастыря. Этим правилам подчинялся каждый вдох, а монахини постарше видели смысл жизни в том, чтобы со всей строгостью приучать новых обитательниц монастыря к порядку. Анна Мария не могла свыкнуться с тем, что каждое утро в определенное время ей нужно идти к мессе, а каждые полтора часа открывать требник и читать молитвы. Жизнь в монастыре была для нее слишком монотонной. Ничего нельзя было делать по своему усмотрению. И даже шаги во дворе казались жалким шарканьем, так что порой графиня боялась превратиться в старую монахиню.

Иоанна постучала в тяжелые двери. Навстречу вышел сторож и провел девушку на задний двор. Там как раз разгружали телеги с овощами и фруктами для кухни. Иоанна спрятала пучок травы под юбку, потому что посетителям не разрешалось приносить что-либо с собой под эти мрачные своды. Когда она села на лавку, где обычно ждала, пока за ней придут и отведут на второй этаж, к Иоанне подбежала собака, видимо, учуявшая запах трав, и попыталась проникнуть девушке под юбку. Иоанна стала отгонять собаку, но та становилась все назойливее. Девушка поднялась с лавки и принялась прогуливаться взад и вперед по заднему двору.

Наконец появился сторож в сопровождении монахини, всегда провожавшей Иоанну наверх. На лице монахини застыла тревога, и она прошептала на ухо Иоанне, что молодой графине нездоровится. С самого раннего утра госпожу уже несколько раз тошнило, и она не встает с постели. Может, отравилась чем-то? Доктор уже дважды заходил к ней, но так ничего и не сказал.

Слова монахини встревожили Иоанну. Сначала назойливая бродячая собака, затем плохие новости — все это внушало ей смутное беспокойство. Она даже споткнулась, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Наверное, графиня вовсе не заболела, а просто расстроилась из-за отъезда отца. Граф даже не пришел попрощаться, а ведь госпожа очень его любила. Она согласилась переехать сюда, только чтобы угодить ему. Однако Анна Мария знала, что граф больше любит старшую дочь и троих сыновей, давно уже покинувших родительский кров и совсем не похожих на мать, как Анна Мария.