Читать книгу "Железный бурьян - Уильям Кеннеди"

Христово имя, — пели Честер и его приверженцы в рубашках, —

Христово имя, ты рассеешь страх,

Покончишь ты с печалью и тоской,

Ты музыка у грешника в ушах,

Ты наша жизнь, здоровье и покой[4].

Остальные семь восьмых паствы, мужчины с чумазыми, удрученными, разнообразно обросшими лицами, нахохлившись в своих пальто и держа на коленях шляпы — у кого они были, — хранили молчание или рассеянно подборматывали певчим, а то и вовсе клевали носом. Пение продолжалось:

Грех сокрушает Иисуса сила,

Надежду и для узника храня.

Христова кровь всех грешников отмыла,

Христова кровь спасла меня.

Меня-то нет, сказал себе, неспасенному, Френсис, вновь ощутив свою немытую вонь, которая по сравнению с утром усилилась. Пот трудового дня, запах засохшей земли на руках и одежде, гнилостное кладбищенское амбре, притворившееся ветреной продувной свежестью, — все это наделось, как обонятельный наряд, на личную вонь. Когда он повалился на могилу Джеральда, встречный выхлоп изгаженной жизни чуть не удушил его.

Услышьте, глухие,

Немые, раскройте уста,

Хвалы вознесите Мессии,

Слепые, узрите спасителя мира Христа,

Пляшите от счастья, хромые.

Хромые и колченогие безрадостно опустили свои песенники, а Честер, перегнувшись через аналой, окинул взглядом собрание. Туг, как всегда, были хорошие люди, добропорядочные, в самом деле томившиеся без работы, жертвы общества, изуродованного алчностью, ленью, глупостью и Богом, впавшим в гнев при виде вавилонских излишеств. Эти бывали в миссии лишь транзитом; им священник мог только пожелать удачи, прочесть молитву, дать поесть перед долгой дорогой. Истинными же его адресатами были другие: пьянь, ханыги, дураки, полоумные, для которых одной удачи — мало. Им нужен расписанный путь, ментор и провожатый по адам и чистилищам их дней. Нести слово и свет стало трудно, ибо вера в людях дышала на ладан и антихрист был на коне. Предсказано было у Матфея и в Откровении, что все меньше и меньше будут почитать Библию, все больше будет беззакония и разврата. Слово, песнь, свет — они скоро погибнут, ибо мы, без сомнения, присутствуем при конце времен.

— Заблудшие, — сказал священник и подождал, пока слово осядет в их поврежденных скворечниках. — Пропащие, пропащие навеки. Мужчины и женщины, заблудшие, безнадежные. Кто спасет вас от праздности вашей? Кто помчит вас по шоссе спасения? Христос спасет! Христос избавит!

Священник выкрикнул слово «избавит» и разбудил половину прихожан. Руди, клевавший носом, вскинулся и, ошалело взмахнув рукой, вышиб псалтырь из рук у Френсиса. Книжка шлепнулась на пол, его преподобие Честер уперся в Френсиса взглядом. Френсис кивнул, священник ответил ему кремнёвой улыбкой.

Затем он благословил паству. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство небесное. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Братья, катящиеся под уклон, вы, обитатели бедных улиц в вечном городе, всем нам давшем приют, не печальтесь, что пали духом. Не страшитесь мира оттого, что вы кротки и смирны. Не думайте, что горькие ваши слезы напрасны, ибо все сие есть ключ к Царствию Божию.

Люди сразу погрузились в сон, а Френсис решил, что смоет с лица трупную вонь и стрельнет у Честера новую пару носков. Честеру слаще нет как одарять носками исправившихся пьяниц. Напитай голодного, трезвого одень.

— Готовы ли упокоить ум свой и сердце? — спросил священник. — Есть тут сегодня человек, желающий иной жизни? Господь говорит: Приидите ко Мне. Внемлете ли Его слову? Так встаньте же. Выйдите вперед, преклоните колени и будем говорить. Сделайте так и спасены будете. Ну! Ну!

Никто не шелохнулся.

— Тогда аминь, братья, — с досадой сказал священник и сошел с амвона.

— Слава богу, — сказал другу Френсис, — супу сейчас даст.

Началась толчея у стола, разливка кофе, черпание супа, раздача хлебов ревностными добровольцами приюта. Френсис нашел Махоню, добрую душу, приютского хозяйственника, и попросил у него чашку супа для Сандры.

— Ее бы впустить надо, — сказал Френсис. — Замерзнет там.

— Ее впускали, — сказал Махоня. — Он ее не оставил. Она была набравшись, а у него на этот счет — сам знаешь. Супу он даст, только боже тебя упаси сказать, кому это.

— Секретный суп, — сказал Френсис.

Он вынес суп черным ходом, прихватив с собой Руди, и нашел Сандру на прежнем месте, за пустырем. Руди перевалил ее на спину и усадил. Френсис поднес чашку ей под нос.

— Суп, — сказал он.

— Псу, — отозвалась Сандра.

— Ешь, — Френсис наклонил чашку. Суп потек по подбородку, но Сандра ничего не проглотила.

— Не хочет, — сказал Руди.

— Хочет, — сказал Френсис. — Злится, что это не вино.

Он попробовал еще раз, и Сандра сделала глоток.

— Когда я там ночевал, — сказал Руди, — Сандра, помню, говорила, что хотела стать сестрой. Не то была сестрой. Так, Сандра?

— Нет.

— Чего — нет? Не была или не хотела?

— Врач.

— Врачом хотела быть, — объяснил Френсис и снова наклонил чашку.

— Нет, — сказала Сандра, оттолкнув суп.

Френсис поставил чашку и надел драную туфлю ей на левую ногу. Потом поднял ее — перышко, отнес к приюту и посадил к стене спиной, чтобы хоть не так дуло. Ладонью стер плотную пыль с ее лица. Дал ей еще глотнуть из чашки.

— Врач хотел, чтоб я стала сестрой, — сказала она.

— А ты не хотела, — сказал Френсис.

— Хотела. А он умер.

— А-а, — сказал Френсис. — Любовь?

— Любовь, — сказала Сандра.

В миссии Френсис отдал чашку Махоне, а тот вылил суп в раковину.

— Как она, ничего? — спросил Махоня.

— Лучше не бывает.

— Ее и «скорая» теперь не возьмет. Разве что кровью исходить будет.

Френсис кивнул и пошел в уборную, чтобы смыть с рук Сандрину пыль и кладбищенский смрад. Потом он вымыл лицо, шею и уши; закончив, вымыл еще раз. Прополоскал рот, указательным пальцем левой руки почистил зубы. После этого смочил волосы, расчесал их девятью пальцами и вытерся мокрым полотенцем, висевшим на стене. К тому времени, когда он взял суп и хлеб и уселся рядом с Элен, многие уже поели.

— Где ты пряталась?

— А то тебе интересно. Я уж три раза могла бы на улице сдохнуть, а ты бы и не узнал.

— Откуда я к чертям узнаю: орешь, топочешь, а потом сбегаешь как ненормальная.

— Будешь с тобой ненормальная — все до гроша спустил. Ты совсем рехнулся, Френсис.