Читать книгу "Искусство стареть - Игорь Губерман"

не терзаюсь я совестью в полночах,

на душе моей тёмные пятна

по размеру не более солнечных.

Текучка постепенных перемен

потери возмещает лишь отчасти:

в нас опытность вливается взамен

энергии, зубов, кудрей и страсти.

Подумав к вечеру о вечности,

где будет холодно и склизко,

нельзя не чувствовать сердечности

к девице, свежей, как редиска.

Я раньше чтил высоколобость

и думал: вот ума палата,

теперь ушла былая робость —

есть мудаки со лбом Сократа.

Живя блаженно, как в нирване,

я никуда стремглав не кинусь,

надежд, страстей и упований

уже погас под жопой примус.

В течение всех лет моих и дней

желания мне были по плечу,

сегодня я хочу всего сильней

понять, чего сегодня я хочу.

Размышлять о природе вещей

нас нужда и тоска припекает,

жажда сузить зловещую щель,

сквозь которую жизнь утекает.

Старики сидят, судача,

как мельчают поколения,

и от них течёт, прозрачен,

запах мудрости и тления.

Жизнь становится дивной игрой

сразу после того, как поймёшь,

что ничем и ни в чём не герой

и что выигрыш – в том, что живёшь.

Друзей вокруг осталось мало:

кому с утра всё шло некстати,

кого средь бела дня сломало,

кого согнуло на закате.

Надежды очень пылки в пору раннюю,

но время, принося дыханье ночи,

дороги наши к разочарованию

от раза к разу делает короче.

Уже мне ветер парус потрепал,

рули не держат заданного галса,

простите мне, с кем я не переспал,

особенно – кого не домогался.

Естественно, что с возрастом трудней

тепло своё раздаривать горстями,

замызгана клеёнка наших дней

чужими неопрятными гостями.

Я жил, как все другие люди,

а если в чём-то слишком лично,

пускай Господь не обессудит

и даст попробовать вторично.

А славно бы увидеть, как в одежде

я лягу под венки при свете дня,

и женщины, не знавшиеся прежде,

впервой сойдутся около меня.

Я в этой жизни – только странник

и вновь уйду в пространство ночи,

когда души отверстый краник

тепло своё сполна расточит.

Гуляки, выветрясь в руины,

полезны миру даже старыми,

служа прогрессу медицины

симптомами и гонорарами.

Плетусь, сутулый и несвежий,

струю мораль и книжный дух,

вокруг плечистые невежи

влекут прелестных потаскух.

Чадит окурок дней моих

всё глуше и темней,

и тонким дымом вьётся стих

с испепелённых дней.

Пел и горланил, как петух,

крылами бил, кипел, как кочет;

устал, остыл, совсем потух,

теперь он учит и пророчит.

Когда, заметно делая добрее,

уже несёт по устью нас река,

черты ветхозаветного еврея

являются в морщинах старика.

Увы нашей бренной природе:

стареем, ветшая, как платье,

и даже пороки проходят,

и надо спешить потакать им.

Ещё не чужды мы греху,

но песни главные отпеты,

и у детей горит в паху

огонь бессмертной эстафеты.

Чем ближе мы к земле и праху,

тем умудрённей наш покой;

где юность ломится с размаху,

там старость пробует клюкой.

Конечно, дважды два – всегда четыре,

конечно, неизменны расстояния,

но всё, что мы любили в этом мире,

прекраснеет в кануны расставания.

Случайно встретившись в аду

с отпетой шлюхой, мной воспетой,

вернусь я на сковороду

уже, возможно, с сигаретой.

С годами дни становятся короче,

несбывшееся вяжется узлом,

и полнятся томительные ночи

пленительными снами о былом.

Нет, я не жалею, как я прожил

годы искушений и подъёма,

жаль, что население умножил

меньше, чем какой-нибудь Ерёма.

Чужую беду ощущая своей,

вживаясь в чужие печали,

мы старимся раньше и гибнем быстрей,

чем те, кто пожал бы плечами.

Увы, когда от вечного огня

приспичит закурить какой из дам —

надеяться не стоит на меня,

но друга телефон я мигом дам.

Вконец устав от резвых граций,

слегка печалясь о былом,

теперь учусь я наслаждаться

погодой, стулом и столом.

Когда родник уже иссяк

и слышно гулкое молчание,

пусты потуги так и сяк

возобновить его журчание.

Нам жёны учиняют годовщины,

устраивая пиршество народное,

и грузные усталые мужчины,

мы пьём за наше счастье безысходное.

В нас много раскрывается у края

и нового мы много узнаём

в года, когда является вторая

граница бытия с небытиём.

Ещё я имею секреты

и глазом скольжу по ногам,

но дым от моей сигареты

уже безопасен для дам.

Никто не знает час, когда

Господь подует на огарок;

живи сегодня – а тогда

и завтра примешь как подарок.

Старость не заметить мы стараемся:

не страшась, не злясь, не уповая,

просто постепенно растворяемся,

грань свою с природой размывая.

Бессильны согрешить, мы фарисействуем,

сияя чистотой и прозорливостью;

из молодости бес выходит действием,

из старости – густой благочестивостью.

Стирая всё болевшее и пошлое,

по канувшему льётся мягкий свет;

чем радужнее делается прошлое,

тем явственней, что будущего нет.

Помилуй, Господи, меня,

освободи из тьмы и лени,

пошли хоть капельку огня

золе остывших вожделений.