Читать книгу "Огненный всадник - Михаил Голденков"

Михал, впрочем, посчитал поступок Самуэля все же не следствием кровавой резни в Париже, а все-таки маленькой местью Александру Радзивиллу, не пожелавшему брака Кмитича и Иоанны. Каким бы ловеласом ни был Кмитич, но влюбился по-настоящему лишь в сестру Михала. Все говорили, что красивым лицом и стройным станом Иоанна пошла в мать Феклу Волович — большие светло-карие глаза с поволокой, медового цвета волосы всегда убраны в самую модную прическу, гладкая кожа, высокий чистый белый лоб, тонкая шейка, гибкая талия…

Кмитич и Иоанна познакомились в Несвиже, когда Самуэль гостил у Радзивиллов. То было ясное летнее утро. Михал и Самуэль показывали другу другу свои достижения в вольтижировке на коне. Вначале Кмитич вел коня по кругу, а Михал совершил подход, бег рядом с лошадью, а затем впрыгнул в седло. В седле он со второго подхода исполнил ласточку, головой вниз, удерживая ноги вверху.

— Ну, как? — Михал соскочил с коня.

— Браво, пан Радзивилл! — улыбался Кмитич, которого к коням приучил отец еще с детства. — Через год-другой тебе не будет равных. А теперь давай я покажу!

Они поменялись местами. Теперь в седло скачущего рысью коня запрыгнул Кмитич. Он тут же забрался на седло коленями, встал и… прыгнул, сделав в воздухе кульбит через голову, вновь сел. Глаза Михала округлились. Он такой акробатической прыти от друга явно не ожидал. Ну а оршанский войт продолжал удивлять: сделал ласточку с одного бока, потом с другого, свесился вниз головой, почти касаясь земли руками…

Шелестя шелком платья, к ним подошла Иоанна.

— Михал, кто этот такой ловкий пан? — она с восхищением смотрела на Кмитича.

— Так это пан Самуль из Орши, что ночью приехал к нам в гости. Я тебе о нем рассказывал. Пан Кмитич!

— A-а, так вот он какой, — длинные ресницы девушки распахнулись, она бросила более пристальный взгляд на симпатичного всадника. Про Кмитича она много слышала, но слышала в основном светские сплетни о его романах да дуэлях, число которых (слухов, но не самих романов и дуэлей) выросло в геометрической прогрессии за последний год.

Кмитич увидел Иоанну, тут же соскочил на землю, как-то весь неожиданно робея, приблизился к Михалу и его красавице-сестре, поцеловал девушке руку… Лишь взглянув в светло-карие очи Иоанны, Кмитич понял — влюбился…

Двадцатидвухлетний, уже ускушенный в амурных делах оршанский князь влюбился, как семнадцатилетний парубок. Иоанна также полюбила смелого, пусть и со скандальной славой молодого войта из Орши. Как любил Кмитич целовать пухленькие губки ее маленького рта, миндалевидные веки ее огромных глаз! Но любовь эта упиралась в каменную стенку прав и обязанностей Радзивиллов, их династических браков, союзов с другими сильными мира сего… «Вы, Радзивиллы, род самый знатный в Европе, верно, — говорил со слезами на глазах Кмитич Михалу, — уж я лично знатнее и не знаю. Сам король и князь великий пред вами как хлопец незграбный. Но вы не свободны, как мы, Кмиты. Ты уж не серчай на меня, братко, но вы в обязанностях своего рода как в кандалах. Ведь даже жениться по любви вам не выходит — лишь на ком надо для рода, для семьи, для политики. Полюбил я твою сестру Иоанну всем сердцем. Она меня тоже кахала. Так ведь нет! Сосватали ее за вице-канцлера Лещинского!..»

Михал также переживал. Он бледнел своими почти девичьими щеками, слушая обидчивую речь Кмитича, порой пылко возражал по поводу несвободы Радзивиллов, но понимал: его друг полностью прав. Ведь не голодранец же Самуэль Кмитич, но князь Оршанский, Менский, Смоленский и Гродненский! Почему бы не за него пойти его сестре под венец? Однако отец был непреклонен, полагая, что знает лучше, как осчастливить свою дочь… И не то чтобы Александр Радзивилл был скрягой или упрямцем. Нет. Он являлся человеком чести и слова и дал обещание отцу Лещинского женить своих детей еще в 34-м году, когда Иоанна была годовалым ребенком. В тот непростой год пехотная хоругвь Радзивилла попала около Смоленска под атаку превосходящих пеших и конных сил московитов. Бой был жаркий, но не в пользу литвинов, которые, отступая, были окружены и уже готовились умереть, как вдруг на помощь как нельзя кстати подоспела конница Лещинского и Яна Казимира. И шляхтичи отбились, сами пошли в атаку, опрокинули врага, обратив его в бегство. Именно тогда Радзивилл поклялся выдать замуж за сына Лещинского свою дочь и породниться со своим спасителем. Позже Александр Людвик с грустью наблюдал, как пылают сердца его любимой Иоанны и молодого удальца Кмитича, и даже в глубине души жалел о данном Лещинским обещании, но… слово шляхтича есть слово шляхтича. И эта боевая клятва разрывала душу Несвижского князя. Сам жених Лещинский отнюдь не пылал любовью к Иоанне, но ему льстила мысль породниться с красавицей из такого знатнейшего рода, как Радзивиллы.

И вот Кмитич уже и не католик вовсе. Католический приход Литвы, и без того весьма куцый, уменьшился еще на одного уважаемого в стране человека.

Михал из сострадания к другу рассказал Кмитичу и свою тайну, скрываемую от всех.

Он достал и тайком показал брелок с портретом обворожительной юной шатенки с длинными завитушками и милой улыбкой. Искусный художник, скорее всего, итальянец, изобразил лицо юной девушки, словно поймав момент ее веселого беззаботного смеха. Игривость шатенки подчеркивало и ее платье, весьма открытое на груди, и ее пухлая маленькая ручка, поддерживающая румяную, словно персик, щечку.

Кмитич всегда любил эти маленькие портретики якобы «второсортных» художников. Эти «карманные» работы отражали черты человека куда лучше, чем огромные парадные портреты авторитетных мастаков, где безучастные фигуры с асимметричными лицами демонстрировали лишь костюм да прическу. Фламандские и итальянские художники всегда восхищали Кмитича, а вот литвинских он терпеть не мог, потому никогда не позировал перед мольбертом, объясняя это тем, что не желает «пугать своей перекошенной рожей собственных потомков». Эти же маленькие портретики в брелках, созданные простыми ремесленниками или даже школярами мастац-ких студий, отлично передавали всю прелесть женских черт, с удивительной чуткостью фиксируя даже мимолетный смех и взгляд. Вот и сейчас белые зубки смеющейся девушки были словно выхвачены из пространства и времени чьей-то талантливой рукой и зафиксированы навечно.

— Вось на гэтай Аннусе я и ажанюсь, — умиленно улыбаясь портретику, говорил Михал и грустно добавил: — если позволят.

— Файна дивчина! — рассматривал портрет в ладони Кмитич. — Небось полька? А кто ее так удивительно изобразил?

— Не-а, — качал головой Михал, влюбленно гладя пальцами глянец изображения, — это Аннуся, Анна Мария Радзи-вилл. И ей пока что двенадцать лет.

— Кто?! Дочь Януша Радзивилла?! Твоя кузина, двоюродная племянница?

— Так.

— Ну уж, — почесал затылок Самуэль, — на портрете она выглядит на лет шестнадцать, а то и семнадцать. А отец ее знает?

— Нет, конечно. Только ее опекун Богуслав чуть-чуть догадывается.

— Но она еще ребенок! А что, других дивчин мало? — упрекнул друга Кмитич, но, вновь взглянув на портрет, добавил: — Хотя, оно верно, у нас в Орше таких чаровниц няма. Ой, гляди! Ну их, этих Радзивиллов!