Читать книгу "Философский камень Медичи - Лариса Капелле"

Кася замерла, один вопрос вертелся на губах, наконец она решилась:

– Вы полагаете, что смерть вашей подруги не была несчастным случаем?

– Нет, – просто ответила Александрова, – нет, я не верю в совпадения. Конечно, вы можете сказать, что достаточно было украсть картины. Но, насколько я понимаю, никакая галерея и никакой уважающий себя аукцион не выставит на продажу краденое. Основным условием было законное приобретение картин. Поэтому смерть Манюни оказалась очень и очень кстати…

Две женщины сидели друг напротив друга и молчали. Вера Осиповна смотрела невидящим взглядом в окно, глаза ее на этот раз были сухими, лицо застыло маской. Кася уставилась в пол, словно боялась поднять глаза и встретить презрительный взгляд ее собеседницы.

– Поэтому я вас и спрашиваю, покажется ли сумма, которую вы мне только что предложили, вашим хозяевам приемлемой, и не будет ли она стоить мне жизни? – снова разорвала молчание Александрова.

– Я была уполномочена предложить вам именно столько.

– Хорошо, на этом мы и остановимся. Как будет происходить продажа?

Кася коротко объяснила, желая только одного: уйти. Выйдя от Александровой, она первым делом набрала полные легкие воздуха. В определенный момент ей показалось, что она задыхается. Быстрым шагом вышла на набережную и в течение почти пятнадцати минут тупо смотрела на легкие волны, пробегающие по маслянисто-черной поверхности реки. Только почувствовав, что окончательно пришла в себя, вернулась в гостиницу, позвонила Шарову и передала согласие клиентки.

С Алексом она решилась поговорить гораздо позже, почти через две недели после встречи с экс-примой Мариинского театра. К ее удивлению, Алекс отреагировал на рассказ Каси вполне спокойно и только пожал плечами:

– Слушай, ну а какая тебе, собственно, разница? Мы к этой самой Манюне никакого отношения не имеем. Инвестиционные фонды, вкладывающие капиталы в произведения искусства, бывают разными, и методы их отличаются. Потом ты должна понять, что это просто одна из форм капитала, а деньги, как известно, не пахнут. Ты же не будешь задавать вопрос банкиру, чувствует ли он ответственность за клиента, который пустил себе пулю в лоб, или менеджеру, не переживает ли он, что уволенный им работник стал бездомным бродягой. Этот мир просто так устроен. Да и в конце концов тебе ведь самой никого убивать не предлагают.

– То есть тебе все равно, что в результате твоей деятельности кто-то может пострадать? – констатировала Кася.

– Что за винегрет у тебя в голове? Ты, может, начнешь, как буддийские монахи, метелочкой перед собой мести, чтобы, не дай бог, не раздавить какую-нибудь букашку?

– Не преувеличивай, речь идет не о какой-нибудь букашке, а о вполне конкретных людях, которым наше вмешательство вполне может стоить жизни! – взорвалась было Кася и тут же остановилась. Просто она почувствовала, что все ее слова имеют такой коэффициент полезного действия, как и война с ветряными мельницами. «Совесть Шарова не покупается за деньги, а только за очень крупные суммы», – горько усмехнулась она про себя. Впрочем, он не слишком отличался от большинства земных и вполне нормальных людей, которые любят говорить, что у них есть голова на плечах, что они знают, о чем говорят, и твердо стоят на своем клочке земли. Поэтому дальнейший разговор не имел никакого смысла.

В этот же день, вернувшись домой, Кася подняла все свои записи. Из самых недавних дел она выбрала троих владельцев, которые отказались от предложенного вознаграждения. Первым был майор в отставке Зинкевич Владимир Иванович. Ему от дедушки достались несколько старинных икон, две из которых принадлежали перу неизвестного художника школы Максима Грека. Майор никак не желал расставаться с иконами и ни о каких предложениях и слышать не хотел. Дрожащей от волнения рукой Кася набрала номер майора и с огромным облегчением услышала хорошо запомнившийся ей суховатый голос:

– Я вас слушаю.

Кася торопливо повесила трубку. Она совершенно не представляла себе, о чем говорить с бывшим военным. Второй в ее списке была Чегодаева Марина Степановна, главный бухгалтер какого-то строительного треста, мама которой купила в свое время по сравнительно недорогой цене несколько картин Зинаиды Серебряковой и несколько набросков Кустодиева. Марину Степановну не устроила цена, предложенная Касиными заказчиками, и она ожидала другого, более выгодного покупателя. Трубку сняла дочь Чегодаевой, Вика. На просьбу Каси поговорить с ее матерью Вика заявила, что та в командировке и приедет только через неделю. Но если ее, Касю, интересуют картины, то три из них уже проданы, а с остальными они расставаться пока не собираются. На этот раз Кася повесила трубку с явным облегчением и с совершенно легким сердцем набрала третий номер: Натальи Витальевны Муромской, известного в прошлом архитектора.

На звонок никто не ответил, скорее всего, хозяйки квартиры не было дома. Кася перезвонила Муромской через день: телефон молчал. Недолго думая, она собралась и отправилась по знакомому адресу. На звонок домофона никто не отвечал, попыталась позвонить соседке, но день был рабочим, и в соседской квартире, по всей видимости, никого тоже не было. Кася слонялась около подъезда уже минут пять, когда наконец к подъездной двери подошла пожилая женщина с двумя продуктовыми сумками.

– Скажите, пожалуйста, вы незнакомы с Натальей Витальевной Муромской, она живет в вашем подъезде на пятом этаже, – обратилась к пожилой женщине Кася.

Женщина остановилась, поставила сумки на скамейку, окинула Касю внимательным взглядом и, слегка задыхаясь, уточнила:

– Жила в нашем подъезде…

– Она переехала? – с надеждой в голосе переспросила Кася.

– Переехала, – спокойно подтвердила женщина, – все туда переедем… Месяц как похоронили…

У Каси подкосились ноги, и она плюхнулась на скамейку рядом с продуктовыми сумками незнакомой женщины. Та, внимательно рассматривая побелевшее лицо девушки, спросила:

– А вы кто Наташе будете? Родственница или из института?

– Из института, только я уже там не работаю, – спохватившись, соврала Кася, сообразив, что коллеги Муромской по институту должны были быть в курсе смерти последней.

– А-а, – протянула ее собеседница понимающе, – в газетах даже про Наташу писали. Машина ее сбила. Шоферюгу, сволочь, как и водится, не нашли, а Наташи нету.

Женщина вздохнула, подхватила свои сумки и, уже больше не обращая никакого внимания на Касю, зашла в подъезд. Девушка осталась сидеть на скамейке, безуспешно стараясь справиться с головокружением и подступающей к горлу тошнотой. Ее все-таки вырвало, но легче не стало. Не помнила, как добралась до дома, и, только захлопнув за собой входную дверь, разрыдалась. И в тот же вечер решила, что должна уехать, иначе не выживет. А на следующий день пришло письмо от Джулии.

Кася подошла к двери своего номера, вставила пластиковую карту, заменявшую ключ. Но знакомого щелчка не было. «Размагнитилась, что ли?» – подумала она и подергала за ручку. К ее удивлению, дверь бесшумно отворилась. Для горничной уже поздновато, подумала она, но в номер все-таки вошла. Настороже, в любой момент готовая пуститься наутек, включила свет. Комната была пуста. Так же осторожно отодвинула дверцы встроенного шкафа, заглянула в ванную, под кровать, раздвинула шторы, выглянула во двор. «Видимо, горничная плохо захлопнула дверь», – подумала она. Но вещи решила все-таки проверить. Фотоаппарат, камера, компьютер были на месте, чемодан тоже. Выдвинула ящики комода и только в этот момент заметила, что порядок в стопке ее одежды был нарушен. У в целом несуеверной Каси было все-таки несколько пунктиков, которым она никогда не изменяла. Одним из них являлась привычка складывать одежду таким образом, чтобы цвета располагались в том же порядке, что и цвета радуги. С чем это было связано? На этот вопрос ответа у нее не было. Может быть, потому, что радуга приносила удачу? Так или иначе, но, заметив фиолетовый джемпер, нагло затесавшийся между зеленой и голубой футболками, Кася нахмурилась. Вывод был один, и он ей совершенно не нравился: ее номер тщательно и очень аккуратно обыскали…