Читать книгу "Философский камень Медичи - Лариса Капелле"

– А это тоже подарок одного из ваших поклонников? – как бы невзначай спросила Кася, указав на заветную картину.

Реакция ее хозяйки оказалась мгновенной и совершенно неожиданной. Вера Осиповна заметно напряглась и с откровенной враждебностью вопросом на вопрос ответила:

– Значит, статья об истории Мариинки сводится всего-навсего к вот этой картинке?

Кася, встретившись глазами с прямым взглядом Александровой, решила, что играть в прятки не имеет никакого смысла. Она виновато улыбнулась и, в свою очередь, ответила вопросом на вопрос:

– Если бы я сказала об истинной причине моего прихода, согласились бы вы меня принять?

– Вы можете удивляться, но согласилась бы, – так же сухо ответила дама, – итак, продолжайте, я вас слушаю.

Кася заметно растерялась, разговор явно выходил из-под контроля и экс-прима Мариинки по правилам играть не желала. Вместо того чтобы удариться в воспоминания и рассказать, насколько дорог ей этот портрет и так далее и тому подобное, Александрова не говорила ни слова и не сводила с Каси внимательного взгляда.

– Ну раз вы не против, я хотела бы продолжить, – торопливо произнесла Кася, стараясь не обращать внимания на презрительное молчание хозяйки, – я пришла к вам по поручению фонда Уайтхэд, который представляет интересы одного крупного музея Ближнего Востока.

– Белая голова, черные мысли, – почти прошептала хозяйка и махнула рукой, – продолжайте…

Вера Осиповна, казалось, полностью отключилась, и Кася вещала в полную пустоту. Девушка самой себе начала напоминать ученицу, повторяющую зазубренный наизусть урок в пустой комнате. Она пыталась приводить свои самые убедительные доводы, показывая, насколько предложение ее хозяев интересно, что фонд обладает огромными финансовыми возможностями и готов к любым, в пределах разумного, конечно, расходам.

– Вы мне просто скажите откровенно, какую сумму ваши хозяева готовы заплатить? – наконец прервала ее словесные излияния Александрова.

Кася несколько оторопела от неожиданности, но подчинилась и написала на листке бумаги сумму. Хозяйка взглянула и совершенно просто спросила:

– Вы уверены, что для вашего фонда эта сумма покажется разумной.

Подобное поведение хозяйки заинтриговало Касю. Она ни разу не встречала ничего похожего. Та, казалось, больше пеклась об интересах фонда, нежели о собственных интересах, и совершенно не собиралась торговаться. Кася привыкла к обратному. Обычно владельцы набивали цену. Кто говорил, что прекрасно разбирается, сколько подобное произведение может стоить. Другие нажимали на сентиментальную ценность, когда рука не поднималась продать дорогую память об отце, дедушке или троюродной тете за четыреста тысяч рублей, а поднималась только за восемьсот. Были и такие, кто категорически отказывался продавать, но никогда и никто не интересовался у нее, не разорит ли покупка принадлежащего им раритета неизвестный фонд.

Александрова заметила удивление ее гостьи и рассмеялась сухим, неприятным смехом:

– Вас это удивляет, не правда ли?

Кася вместо ответа только кивнула.

– Понимаю, только удивляться тут нечему. Я, конечно, дорожу подарком Льва, но не настолько, чтобы расстаться из-за него с жизнью!

Кася непонимающе уставилась на собеседницу.

– Как вы думаете, милая девушка, что происходит с теми, кто не желает расставаться с картинками, которые вы находите для музея очередного нефтяного набоба?

– Я ищу другую картинку, как вы говорите, – пожала плечами Кася.

– То есть вы уходите, и дело с концом? – саркастически поинтересовалась Александрова.

– Да, – просто ответила девушка.

– Вы уходите, и дело с концом, – повторила Вера Осиповна, и на этот раз ее голос предательски задрожал, – но уверены ли вы в том, что это настоящий конец?

Неприятный холодок пробежал по спине девушки, и ей внезапно стало не по себе:

– Что вы хотите этим сказать?

– Хотите расскажу вам одну историю? – спросила старая женщина и, не дожидаясь Касиного согласия, продолжила: – У меня была одна очень близкая подруга, моя гримерша Мария Федоровна Дробышева. Очень светлый и просто очень добрый человек. Поэтому все в театре называли ее ласково Манюней. Даже самые наипервейшие стервы, и те никогда Манюню не трогали. Да и за что ее было трогать: в ее жизни был только театр, несколько близких друзей, подруг, любимые кошки и еще память о родителях. Она была, как это принято было тогда говорить, «из бывших». Ее родители, потомственные дворяне, предпочли на свой страх и риск остаться после революции в России. Отец работал сначала в каком-то наркомате, потом преподавал, мама учительствовала. От прошлого осталась комната в коммуналке, бывшая когда-то спальней сестры отца Манюни в огромной дореволюционной квартире адвоката Василия Дробышева, деда Манюни, удивительно красивая китайская ширма и несколько картин на стенах. Правда, Манюня всегда утверждала, что это всего лишь копии, ну а мы вопросов не задавали. Только недавно, три месяца назад, она неожиданно пришла ко мне посоветоваться… – голос Веры Осиповны оборвался, и было видно, что только огромным усилием воли она сдерживает слезы.

Кася слушала внимательно, так и не понимая, почему Александрова рассказывает эту историю. Вера Осиповна заметила выражение вежливой скуки на ее лице.

– Вы спрашиваете себя, почему эта старуха рассказывает про какую-то там Манюню и какое это имеет отношение к вам? – резко спросила она.

– Вы не ошиблись, – призналась Кася.

– Только отношение все это имеет к вам самое непосредственное! – взорвалась бывшая прима и, с трудом взяв себя в руки, продолжила слегка надорванным голосом: – В тот день Манюня призналась мне, что картины, к которым мы все привыкли, на самом деле подлинники известных мастеров. Две большие принадлежали перу Ильи Репина и Константина Коровина, с которыми ее дед был дружен, автором акварельного «Портрета неизвестной» на самом деле был Александр Бенуа. И вот теперь она решила подарить все это Художественному музею. Совершенно не знаю почему, но я попыталась отговорить ее. Предлагала отложить решение, не встречаться с хранителями, подумать о наследниках. Но Манюня была непреклонна. Тем более из близких у нее остался только племянник, который почти не поддерживал с ней никаких отношений. И она искренне опасалась, что ее единственный родственник просто продаст картины, и тревожилась за судьбу родительской коллекции. Я ее так и не уговорила. Манюня отправилась за советом к нотариусу. Но не успела она составить дарственную, как на нее вышел представитель какого-то фонда или иностранной галереи, Манюня так точно и не поняла, и предложил купить картины. Манюня отказалась, сказав, что в деньгах она не нуждается. Для нее важнее было увидеть имя своих родителей на дарственных табличках рядом с картинами. Представитель звонил еще несколько раз, приходил, даже подключил к делу племянника, который ради такого случая попытался восстановить отношения с тетей, но она не соглашалась. А потом с Манюней произошел несчастный случай: она попала под машину. Того, кто сидел за рулем, так и не нашли, дело закрыли. А после похорон племянник продал все картины за очень приличную сумму этому самому фонду.