Читать книгу "По следу саламандры - Александр Бирюков"

— И все же нет, — сказал Клосс, отчасти из чистого чувства противоречия, отчасти потому, что увидел извозчика, поджидавшего на углу.

Возле полицейского управления часто застревали извозчики, в ожидании припозднившихся антаеров или срочной поездки на другой конец огромного города по делам полицейской службы. Извозчику могли также предложить исполнить малозначительное поручение, а по пути он мог и подвезти пассажира. Так что околачиваться возле полиции им было выгодно.

Клосс быстрым шагом пошел к извозчику. Бежать вроде как гордость не позволяла, а идти неспешно под дождем мешал здравый смысл.

Когда он преодолел уже две трети расстояния до брички с поднятым верхом, от стены на противоположной стороне улицы отделилась тень… Долговязая тень в плаще. В шляпе, очертанием напоминающей охотничью.

Тень метнулась к бричке и вскочила в нее, так что вся повозка заколыхалась на рессорах, и пламя в фонарях у облучка дрогнуло.

Незнакомец крикнул что–то вознице, и тот, щелкнув в воздухе бичом, пустил лошадей сразу в крупный галоп.

— Ах, ты!.. — Клосс едва сдержал ругательство. Но возвращаться было уже глупо, и он засеменил под дождем, ища глазами другого извозчика.

Что бы сделал или сказал усталый Клосс, если бы знал, что неизвестный, перехвативший у него извозчика, и был злополучный беглец из твердыни Намхас, уже прибывший в Мок–Вэй–Сити и на несколько шагов опережающий Кантора, идущего по следу?

Да и что бы Клосс мог сделать? Извозчики, особенно ввиду надвигающегося дождя, ездят шибко.

* * *

Хикс Хайд и доппельгангер…

История Хайда с двойником началась жуткой дождливой ночью, когда он скитался во тьме и безысходности, решившись свести счеты с жизнью. О да! Все причины для этого у него были.

Он уже попробовал к тому времени карьеру военного репортера, но война оказалась никому не интересна. Уорлд Пауэр[3]постоянно вела войны на своих границах. Очередная война не интересовала обывателя, даже если на этой войне гибли молодые солдаты, не очень понимающие, за что они отдают свои жизни. С непрерывными войнами всегда так, и военный репортер понял это еще до того, как внезапно наступил мир.

Он пытался донести до сознания обывателей, что это не рядовая война на границах. Что это мировая, если так можно выразиться, истребительная война двух крупнейших держав за господство над всем миром. Но подобные категории пугали издателей и не были доступны пониманию обывателя.

Успел Хайд побывать и известным писателем. Он написал три книги. Одну о войне, одну о мире и одну о любви. В этих книгах он сказал все, что имел сказать. Его выслушали. С ним согласились. С ним немного поспорили. От него отвернулись.

Побывал драматургом. По его пьесе поставили спектакль. Спектакль прошел с успехом. О нем написали благоприятные отзывы. Весь сезон на него ходил зритель. Но спектакль вышел из моды, и его перестали давать.

Хайд выпустил книгу стихов, и ее похвалили, но, кажется, так и не поняли. Это не его субъективное мнение — книгу действительно не поняли. Стихи, возможно, и не были хороши. Они, собравшись вместе под одной обложкой, оказались очень неровными. В них были такие крик и боль, которые непривычно встречать в стихах.

Жизнь состоялась, прошла и закончилась. Оставалось красиво подвести черту. Спеть последнюю песню. Хайд считал, что самоубийство его тоже должно быть актом искусства. Но для этого последнего творения не хватало самой малости — вдохновения. Он не мог решить, как именно это следует сделать, и продолжал мучительно размышлять. Оставался ничтожный шанс, что его убьют где–нибудь в злачном месте.

Он был достаточно молод для того, чтобы хотеть чего–то, но он не хотел.

Он был достаточно зрелым человеком для того, чтобы понять многое в жизни. Но он не понимал. Он перестал понимать.

Он понимал только одно: что не хочет и не может делать что–либо. Незачем.

Он ничего не хотел сказать людям. Он ничего не хотел получить от людей. Он заработал немного денег и мог жить вполне прилично. Банковские вклады были доходны. У него была просторная квартира, в которой было пусто и не прибрано. Как пронеслись по этому его логову ураганы дружеских гулянок, так и остался затухающий хаос.

У него были связи и знакомства, но не завелось друзей.

У него были подружки и поклонницы, но не завелось семьи.

Он влюблялся и закручивал бурные романы, но они проносились через его жизнь и таяли, улетая к горизонту.

Он шел по улице, у которой не было названия. Да что там — у этой улицы не было даже проезжей части и тротуаров. Просто брусчатка, свинцово светившаяся под фонарями мокрой чешуйчатой спиной. Фонари торчали прямо посреди улицы. Белые шары светили тускло. Вокруг них ореолом поблескивали нити дождя.

Кошмарная дождливая ночь.

Мокрая улица.

Редкие фонари.

Низкие дома с нахлобученными до бровей тяжелыми крышами. И лесенки вниз, — в подземелья, к запаху прокисшей калиновки и жареного мяса каракатиц с укропом.

Он спускался в каждый третий подвал и заказывал большую чашку калинового вина. Закусывал неизменными каштанами вперемешку с шелухой из вазочек, привинченных к деревянным столам. Потом, с трудом очистив пару каштанов, он заказывал еще одну чашку и расплачивался.

Он выходил под дождь и шел в следующий подвал.

Продолжая свою меланхолическую прогулку, Хайд заметил в какой–то момент просветления, что кружит по этой жутковатой улице с подозрительными личностями, шныряющими вдоль темных домов, круговертью дождя и ветра, пьяными фонарями, скрипящими вывесками и хороводом теней.

Он сделал это открытие, когда обнаружил, что забыл в каком–то из подвалов зонт, потом, зайдя в очередной подвал, нашел свой зонт там, где его оставил, забрал — и забыл его там, где бармен приветствовал его словами: «А, это снова вы!»

Он собрался и, выпив две чашки, вышел под дождь снова. Зонт был потерян уже окончательно. Хайд осмотрелся. Он решил, что следующим подвалом будет тот, где он уж точно еще не был. Но выполнить столь четко сформулированную задачу оказалось сложнее, чем поставить.

Да, все перила казались ему знакомыми, а на вывески он прежде не смотрел. Предстояло проделать трудную работу: обойти все входы в кабачки, по перилам и ступеням опознать те из них, которые он уже посещал, и выбрать тот, где он еще не был сегодня.

Это была интересная, новая в его жизни задача. И он отдался ей со всей страстью, на которую был способен всякий раз, когда чем–либо увлекался.

Наконец, один из подвалов был опознан им как совершенно не исследованный. Здесь не было перил. Ни чугунных, ни кованых, ни деревянных, а ступеней было всего три. Но главное — из подвала доносилась музыка. Раньше он не слышал музыки в этих заведениях.