Читать книгу "Семь сокрытых душ - Наталья Калинина"

– Зачем тебе это? – сдалась Ада. Уж лучше бы он денег просил!

– Встретимся, объясню. Не телефонный разговор. Но, уверяю, иметь он будет для тебя жизненно важный интерес. Да, именно так – жизненно важный…

– Ты как будто мне угрожаешь…

– Угрожаю? – рассмеялся «призрак из прошлого». – Нет, Ада, я тебе не угрожаю. Хотя опасность над тобой действительно нависла. А я лишь предостеречь хочу. Так что, встречаемся?

– Где и когда?

Лучше уж поскорее покончить с этим неприятным разговором, который положа руку на сердце затевать совершенно не хотелось. Как и встречаться с кем-либо, с кем прошли годы ее детства и юности. Только Светлана стала исключением. И не только потому, что между ней и Адой установилось полное взаимопонимание мастера и клиента, но и потому, что со Светланой Аду роднило отчаянное стремление создать как можно больше «перекладин», чтобы по этой «лестнице» выбраться из ямы прошлого в благополучное будущее. Это слово «благополучное» для них, проживших детство под ярлыком «из неблагополучных семей», казалось ключевым. «Неблагополучные» – стало клеймом, выжженным не на коже, а в душе.

Ада ничего не знала об остальных девочках, с кем делила интернатовскую спальню с выкрашенными в больничный зеленый цвет стенами, которые они своими силами пытались «одомашнить» постерами. Плакаты висели каждый раз недолго, их сдирала с ругательствами и проклятиями уборщица Нюра, но на их месте неизменно появлялись новые.

Картинка с теми постерами возникла в памяти так ярко, что Ада на мгновение выключилась из реальности и вздрогнула, когда в трубке раздался голос Вовчика:

– На Маяковке через сорок минут? Позавтракаем вместе в кафе, там такие вкусные блины подают!

Ада хотела возразить, что не привыкла завтракать блинами. Да и вообще уже позавтракала – апельсиновым соком и мюсли. Но… воображение тут же нарисовало стопочку ароматных ажурных блинов и блюдечко с густой сметаной. Она записала координаты кафе и сказала, что придет, а затем без душевного трепета и угрызений совести набрала номер Сташкова и сообщила, что задержится, подъедет в офис позже. Игорь не удивился, так, словно это было в привычке Ады опаздывать на работу.

Боярышники, 1914 год

Жизнь с мачехой – горше полынной настойки. Папенька ходит счастливый, с не сходящей с его губ улыбкой и мягким светом в глазах. Но улыбка и нежный взгляд не принадлежат более мне, всем его вниманием завладела эта чужеземка, пакостная ведьма.

Со мной она обращается по-прежнему с холодной учтивостью, ничего, казалось бы, не поменялось в наших отношениях… для тех, кто видит это со стороны. Но я чувствую всю ее нелюбовь и… боюсь. Боюсь, что в один день слягу с ужасной болезнью и умру, и виновата в этом будет она, чужеземка, – ненавистная теперь уже мадам, отнявшая у меня папеньку.

А мой бедный отец, безумный слепец, отравившийся в почтенном возрасте, как юнец, ядом любви, для обожаемой Мари готов звезды с неба снимать руками. Сделал ей рядом со своим кабинетом мастерскую, и теперь эта ведьма лепит ужасные куклы, так похожие на живых людей, не скрываясь. Отец даже отдал одну из зал под выставку, которая пополняется этими уродцами. А какой свадебный подарок сделала Мари отцу?.. Две куклы, похожие, как близнецы, на моего папеньку и на нее саму! Я пришла в ужас, отец – в восторг. После этого он и велел оборудовать для Мари мастерскую, чтобы могла та вволюшку тешиться любимым делом… Да если бы знал он, что за «любимое дело» у его женушки! Ульяша по секрету, крестясь и испуганно озираясь, рассказала, что ведьма берет с покойников волосы для кукол! Христианское ли это дело! Когда я поведала об этом папеньке, он и слушать меня не захотел, засмеялся, потом рассердился. И строго сказал, чтобы я не слушала сказки необразованного народа. Я расплакалась, а потом всю ночь мне снились ужасные сны о том, как покойные, сверкая в лунном свете голыми черепами, поднимаются по парадной лестнице нашего дома, бредут по коридору, скалясь в страшных ухмылках. Рыщут по комнатам, врываются в спальни, воют, распространяя вокруг себя гнилостный смрад, – ищут, где ведьма Мари прячет свои ужасные куклы. А я, бедная сиротка, сижу, боясь вздохнуть от страха, в самом темном уголочке своей комнаты и молюсь, чтобы ужасные «гости» не ворвались ко мне. И вот до моего слуха доносится радостный вой: это покойные нашли залу с куклами. И я наконец-то перевожу дух. Но тут чья-то рука, царапая кожу головы когтями, вцепляется мне в волосы – и я с ужасным криком просыпаюсь. После того страшного сна я целый день была больна.

В один из вечеров Ульяша тихо постучала в мою комнату и, когда я разрешила ей войти, шмыгнула торопливо, словно мышка.

– Я слышала… – сказала кормилица, прижимая ладонь к часто вздымавшейся груди, будто бежала ко мне, а не шла. – Лизавета увидела…

– Что увидела, Ульяша? – нетерпеливо поторопила я кормилицу, так как, не договорив, она в нерешительности замолчала.

– Эта Мари… Куклу она лепит с твоим лицом! – выпалила Ульяша разом.

Наверное, я побледнела, потому что кормилица вдруг бросилась ко мне и, прижав к могучей груди, испуганно забормотала:

– Девочка, девочка моя, тебе нехорошо? Воды дать? Сейчас, погоди…

– Не надо воды, Ульяша, – слабо сказала я, на самом деле чувствуя дурноту. Новость, которую принесла мне кормилица, могла означать лишь одно…

– Никак извести она тебя задумала, окаянная! – с гневом и горечью воскликнула Ульяна и, спохватившись, уже зашептала: – Лизавета убиралась в комнате мадам, в той, которую ваш папенька отдал для мастерства. И увидела куклу, похожую лицом на моего ангела… Душа моя, Асенька…

На глазах кормилицы показались слезы.

– Нашепчет, на кладбище снесет куклу. А там…

– Замолчи, Ульяша! – рассердилась я. Мне и без того страшно, так зачем она пуще страху нагоняет?

– Прости, прости дуру старую… – смутилась кормилица. – Лизавета сразу ко мне бросилась, предупредить. А я – к тебе. Папеньке бы вашему сказать!

– Папенька не поверит, – с горечью ответила я. – Он восхитится и обрадуется. Решит, что мадам мастерит мне подарок.

– Я украду эту куклу! – с живой горячностью воскликнула Ульяна. Но я покачала головой:

– Мадам новую сделает.

От страха дурнота накатила новой волной, и я схватилась за стену, чтобы не упасть.

– Душа моя, Асенька… – запричитала Ульяна. – Приляг, приляг, милая. Я воды принесу.

– Ульяна, придумай что-нибудь! – прошептала я, складывая ладони у груди, как в молитве. – Придумай! Папенька мне не помощник. Только ты одна у меня осталась!

– Придумаю, мой ангел. Придумаю! – пообещала верная кормилица. И я обняла ее так крепко, как могла. И стало мне покойно-покойно. С любой бедой я могла прийти к ней, и Ульяна умела меня утешить.