Читать книгу "Игрушки для императоров. Иллюзия выбора - Сергей Кусков"

Что я могу сделать? Бежать? Из городской тюрьмы? Очень смешно! Попытаться привлечь внимание, организовать скандал, замочив кого-то из легавых? Как тогда, в школе? Кого-то из тех продажных уродов, что охраняют меня, не давая вставить слово, если по коридору, где меня ведут, мимо проходит кто-то еще? И ведь никого сволочи не стесняются! С силой двигают шокером под ребра и толкают дальше! Я за, с удовольствием замочил бы, но физически это нереально: надзиратели – здоровенные лбы, а я нахожусь в состоянии, когда хочется упасть от усталости и уснуть, наплевав на весь мир вокруг. Плюс на мне браслеты, магнитные наручники, от которых самостоятельно избавиться невозможно.

Есть еще второй вариант, как отсюда выбраться. Сделать то, что хочет хефе, ради чего меня собирались похитить. Но что-то мне подсказывало: первый вариант проще.

– Слышь ты, мудак, кончай базар! – не выдержал я и решил поторопить события. Естественно, переводя непереводимый русский на непереводимый испанский. – Давай говори, что надо!

Комиссар слегка опешил, проглотил ком. Кто-то осмелился сломать выстраиваемый им сценарий, посмеяться над его актерской игрой? Это уязвило самолюбие.

– Не понял?

– Объясняю, давай говори, хмырь, что хочет от меня дон хефе, и кончай с этим.

– Дон хефе? – Он сделал удивленное лицо. Но слишком уж демонстративно-наигранное. М-да, из него актер как… Как… Как из меня гаванский папа.

– Нет, гаванский папа![2]– Я тут же озвучил сравнение. – А кто ж еще? Или хочешь сказать, ты тут меня прессуешь не по его указке? Окстись, начальник! Процессуальный кодекс не про вас писан, нарушение за нарушением, а без хефе хрен бы вы так рисковали! – Я показно усмехнулся. – Дела на меня не существует! Лишь продажный мудак, которому заказали прессануть меня, чтобы я сделал то, что нужно сеньору Кампосу. Только и всего. Ну, что у вас там?

Комиссар рассмеялся. Весело так, будто увидел забавного хорька, вставшего на задние лапки.

– Юноша-юноша! Если бы все было действительно так! К сожалению, твое дело существует, и оно не зависит от воли дона хефе. К нашему сожалению.

– Тогда требую адвоката. – Я демонстративно развалился на стуле. – Требую, чтобы мне дали связаться с родными.

– А на имперский престол тебя не возвести?

Глаза этого слащавого урода лучились самоуверенностью и безнаказанностью. Да так сильно, что теперь я чуть не проглотил ком.

– Если дело имеет официальный ход, вы не можете просто так запереть меня и держать. Это противозаконно, и вы за это заплатите.

– Еще как можем! – Он усмехнулся. Недобро. – Знаешь, Шимановский, сколько людей, попав в эти стены, не вернулись к обычной жизни? Все это байки: адвокаты, звонки, процессуальные процедуры… К счастью, пока еще гвардия может себе позволить давить всяких сволочей, ни перед кем не отчитываясь. Но ты кое в чем прав, дон хефе заинтересован в тебе. И я не вижу причины, по которой тебя, без пяти минут преступника, стоит спасать от его гнева. Феликс! – воскликнул он, активировав иконку на панели рабочего стола.

Через несколько секунд в кабинет ввалился рослый, плечистый детина со зверской усмешкой на лице. Пардон, на роже. Мне он сразу не понравился, и это слабо сказано. Я испытал к нему отвращение, неприязнь, а за его оценивающим взглядом разглядел наклонности профессионального садиста.

– Феликс, юный сеньор не хочет сотрудничать со следствием. Ему нужно популярно объяснить, что он не прав.

Здоровяк плотоядно оскалился. Моя спина покрылась мурашками. «Плохой гвардеец». Только теперь я понял, в какую игру они играют. И что ледяная камера ночью – всего лишь предварительная психологическая обработка к предварительной психологической обработке. Я еще не дозрел до разговора о Викторе Кампосе.

Феликс оказался штатным садистом. От него держались подальше даже мои надзиратели, не прекословили и не пререкались. Ну, истинный «плохой гвардеец»! Да, такие люди нужны именно здесь, в гвардии, выбивать из подследственных показания без химии и дорогих спецсредств, стоящих на вооружении небедных чекистов и еще более небедных служб безопасности кланов. В работе «плохого парня» срабатывает не только и не столько физическая сила, сколько страх, который он внушает. Достаточно трудоемкое дело, зато идеально вписывается в бюджет именно этой конторы.

Я тоже проникся. В обморок не упал, разумеется, причитать и звать маму не начал, но настроение резко сменилось с отрицательного до безысходного.

Привели меня на сей раз не в мою покрытую инеем камеру, с которой я за ночь свыкся, а в небольшое жуткого вида помещение, в центре которого к полу был прикручен металлический стул. Не электрический, проводов не заметил, но снабженный множеством захватов, фиксаторов и иных веселых приспособлений, от которых начали подкашиваться ноги. На этот стул меня и усадили, предварительно сняв браслеты и зафиксировав руки за спинкой стула. После чего надзиратели удалились, оставив меня наедине с Феликсом.

– Мне сказали, ты плохо себя ведешь?.. – обратился ко мне детина.

Я промолчал, комментарии были излишни.

– А ты знаешь, что бывает с мальчиками, которые плохо себя ведут? Или ты не мальчик?

Он обошел меня кругом и показно удивился:

– Ах да, ты уже не мальчик! Ты мужчина! Ну что ж, тогда и разговор с тобой будет как с мужчиной.

В следующую секунду его кулак впечатался мне под дых. Я согнулся, насколько позволяли крепления, дыхание перехватило, нечем было даже застонать. В глазах помутнело.

Вот это силища! Признаюсь, не ожидал такого. Я занимался несколько лет, терпел всякие удары, мне попадало и от тренеров (а наши тренеры не считали необходимым как-то щадить нас на занятиях), но таких мощных не припомню. Еще бы немного, вышиб дух, мать его!

– Теперь ты понимаешь, что случается у нас с плохими мальчиками?

Пудовый кулак врезался мне в скулу. Не так сильно, но хлестко и больно. И главное – обидно. Но расслабиться или огорчиться не успел, меня настиг второй удар, за ним третий. И все по лицу. Толстяк бил не сильно, в кайф, получая эстетическое удовольствие от моего бессилия. Я до боли сжал кулаки, пытаясь не завыть ненароком, а тот продолжал избиение, меняя точки приложения.

Сколько это продолжалось, не знаю, но в один момент все закончилось. Феликс, утерев руки от крови из моего разбитого носа, молча вышел, оставив меня одного. Я стиснул зубы, выть хотелось неимоверно. И на сей раз моя ярость, моя вечная спутница, НИЧЕГО не могла для меня сделать. Я был волком, яростным волком, запертым в прочную железную клетку.

Лицо пылало, тело ломило от боли, я сидел в грязной допросной камере, прикованный к стулу, и ждал продолжения мучений, сходя с ума от неведения и безысходности. Неплохое завершение истории! Где же эта гребаная Катарина, обещавшая защитить от Кампоса?