Читать книгу "Буденный - Борис Соколов"

Измена Носовича (бывшего полковника царской армии, служившего в штабе обороны Царицына и после разоблачения заговора перебежавшего к Краснову. – Б. С), занимавшего чисто бюрократический административный пост, имела, разумеется, меньший вред, чем измена Думенко. Но так как военная оппозиция сплошь опиралась на фронте на такие элементы, как Думенко, то об его мятеже сейчас не упоминают совсем. Разумеется, высшее руководство армии несло ответственность и за Носовича, и за Думенко, ибо в своем строительстве пыталось комбинировать, сочетать разные типы, проверяя их друг через друга. Ошибки при назначениях и измены были везде. В Царицыне, где условия были особые: обилие конницы, казачье окружение, армия, созданная из партизанских отрядов, специфический характер руководства – все это создавало здесь условия для большого количества измен, чем где бы то ни было. Винить в этом Сталина или Ворошилова сейчас было бы смешно. Но столь же нелепо взваливать ответственность за эти эпизоды сейчас через двадцать лет на главное командование, на руководство армии».

Конечно, Лев Давыдович описывал события двадцатилетней давности по памяти, не имея под рукой документов, и многое напутал. Похоже, он соединил в одно целое Думенко и Миронова и приписал этому собирательному образу действия, который ни один из расстрелянных Советской властью кавалерийских начальников на самом деле не совершал. Миронов в качестве собирательного героя Троцкого не устраивал, поскольку был не унтер-офицером, а офицером, войсковым старшиной. Опальному же председателю Реввоенсовета хотелось проиллюстрировать свой тезис об особой роли в формировании Красной армии кадровых унтер-офицеров, откуда проистекали как ее сильные стороны (близость командиров к солдатской массе), так и слабые (партизанщина, нежелание подчиняться офицерам-специалистам, недостаток образования). В действительности причастность Думенко к убийствам комиссара и других политработников его корпуса так и не была доказана, и корпус свой он с фронта не уводил; о его же намерении соединиться с Деникиным ходили только слухи, вряд ли справедливые. Миронов – тот действительно самовольно направил свой недоформированный корпус на фронт, но не для того, чтобы перейти к Деникину, а чтобы драться против него. Здесь, повторю, Троцкий или невольно ошибался, или сознательно искажал истину, чтобы задним числом оправдать расправу над Думенко.

Но вот насчет положительной в целом оценки Буденного Лев Давыдович явно не кривил душой, хотя Семен Михайлович и находился в стане его врагов. Однако Троцкий не считал его серьезным политическим противником, прекрасно сознавая всю политическую незначительность Буденного. Впрочем, Лев Давыдович и Ворошилова не считал сколько-нибудь серьезной политической величиной, справедливо полагая, что тот – всего лишь послушный исполнитель сталинской воли. За Буденным же бывший председатель Реввоенсовета признавал умение вести за собой бойцов – именно это означало умение командовать в условиях Гражданской войны. Когда он говорил, что Думенко был даровитее Буденного, то, вероятно, имел в виду красноречие Бориса Мокеевича, а отнюдь не наличие у него каких-либо особых стратегических способностей. К наличию таких способностей у бывших унтер-офицеров Троцкий вообще относился скептически.

Вероятно, прав Троцкий и в том, что экспроприации крестьянского добра не вызывали восторга у Буденного. Однако Семен Михайлович хорошо знал свое воинство и чувствовал, до каких пределов можно было бороться с грабежами. Разумеется, когда эксцессы перехлестывали через край и грозили разложением Конармии, меры принимались суровые и решительные. Мы еще в этом убедимся. Однако попытка полностью пресечь грабежи грозила тем, что Буденный останется командармом без армии, и он это прекрасно понимал.

Что же касается колебаний Буденного, о которых писал Троцкий, то никаких объективных доказательств их наличия у командарма Первой конной так никогда и не было найдено. На протяжении 20-х годов большевики не раз подозревали Буденного в том, что он при первой возможности может отшатнуться от большевиков и присоединиться к крестьянским повстанческим движениям, а то и возглавить их. Подозревал Семена Михайловича даже его лучший друг Ворошилов. Однако, похоже, страхи насчет Семена Михайловича были изрядно преувеличены. Троцкий справедливо отмечал, что измена отдельных бойцов и командиров Конной армии, нередко переходивших к белым целыми полками, никак не может быть поставлена в вину ни Буденному, ни Ворошилову. Тем более что большинство казаков в изменивших полках прежде служили у белых и вошли в состав Конармии только после взятия Новороссийска.

Буденный был человеком себе на уме, но безусловно лишенным политических амбиций. Он был до крайности тщеславен, но к власти не стремился – может быть, потому, что не имел склонности к администрированию. По многим свидетельствам, как руководитель в мирное время он был никакой, да и в Великую Отечественную ничем выдающимся не отличился. Буденный жил по принципу: от добра добра не ищут. Раз советская власть его привечает, раз у него есть могущественные покровители и защитники в лице Сталина и Ворошилова, готовые всегда прикрыть Конармию от гнева центральных органов, то совершенно незачем лезть в какие-либо опасные авантюры, изображая из себя нового Махно. Тем более что конкурировать с настоящим Махно Семену Михайловичу было трудно – по уровню харизматичности Нестор Иванович его превосходил на целую голову. Махно ведь фактически создал и собственную армию, никому, кроме него, не подчинявшуюся, и даже собственное мини-государство на юге Украины (если, конечно, термин «государство» применим к анархистскому образованию). Вождь анархистов был замечательным оратором и умел воодушевлять соратников в самой безнадежной обстановке. Буденный же, по воспоминаниям всех его знавших, отличался редким косноязычием. И вообще не очень понятно, как ему удавалось держать под своей властью десятки тысяч своевольных бойцов. Очевидно, какой-то внутренней харизмой он обладал, и ему беспрекословно подчинялись те, кто прежде имел гораздо большие заслуги и считался куда более лихим конником. Например, тот же Тюленев, подпрапорщик и полный георгиевский кавалер, служил у Буденного всего лишь комбригом.

Но Семен Михайлович чувствовал, что не сможет командовать всеми вооруженными силами, а тем более – управлять государством. Правда, он, как и подавляющее большинство людей, был более высокого мнения о своих способностях, чем окружающие, и искренне верил, что рожден настоящим командующим армией, а то и фронтом (хотя в Великую Отечественную выяснилось, что фронтом командовать ему явно не по силам). Однако даже на пост главнокомандующего или военного министра Семен Михайлович никогда не замахивался, знал свой шесток и понимал, что военному лезть в политику – гиблое дело, особенно в советское время. Один из его соперников, Миронов, как раз за политику и поплатился жизнью, поскольку всерьез возомнил себя третьей силой на российской шахматной доске, способной бороться и с белыми, и с большевиками. Буденный такой ошибки никогда не допускал даже в мыслях. Его тщеславие вполне удовлетворяли внешние почести, а их ему советская власть воздавала с лихвой. Буденный превратился в фигуру символическую. Пропаганда много лет создавала его плакатный образ, иллюстрирующий, какие возможности создает советская власть для народа – крестьянин-бедняк, искренне принявший идеи коммунизма, стал одним из первых советских маршалов и выдающихся полководцев. Правда, Буденный был сыном не совсем уж бедного крестьянина, да и в идеалы коммунизма, похоже, никогда не верил, но это неверие, разумеется, никак не афишировал. А внешность для плакатов и фотографий была очень подходящая – симпатичный бравый кавалерист. Одни усы чего стоили!