Читать книгу "Евангелие от Джимми - Дидье ван Ковелер"

Я накрыл ладонью руку Эммы. Она покачала головой. И тогда мы бесшумно встали, хитро улыбаясь, подошли к кровати, каждый со своей стороны, и принялись разбирать постель, расшвыривать подушечки, комкать покрывало и простыни. Стоя на коленях на краю кровати, Эмма раскачивалась, заставляя стонать пружины, а я стучал верхушкой балдахина о стену. Потом она распустила волосы и потерлась о подушку, чтобы оставить на ней свой запах.

После этого мы аккуратно застелили постель, расправили складки, по-своему разложили подушечки и спустились вниз, держась друг от друга на почтительном расстоянии метра в два. «Вы обо всем поговорили?» — спросила миссис Неспулос, читавшая книгу на веранде под шелест дождя. Эмма ответила: да-да, спасибо за гостеприимство. Мы побежали к машинам, проехали две-три мили к лесу, я включил поворотник и остановился на полянке, она подъехала следом, и мы занялись любовью в моем фургоне, среди бидонов с фунгицидом, резиновых шлангов, регуляторов pH и запчастей к насосам. Это было что-то волшебное, неистовое, потрясающее, убойное — она сидела на мне верхом, и сплющивала мое тело, и вдавливала в мешки с хлоркой, которые лопались от нажима. У нее оказалась умопомрачительная грудь — такую крепкую и тяжелую, без всякого силикона, экологически чистую, так сказать, грудь я ласкал впервые. Вообще, все тогда было в первый раз, все в новинку: запахи любви вперемешку с крепким химическим духом, наши стоны сквозь гудение моющего агрегата — она, наверное, нажала кнопку ногой, — шланги, опутавшие нас, точно щупальца спрута, и комочки хлорки под спиной, с тихим шипением растворявшиеся в моем поту; чем ближе был оргазм, тем сильнее я распалялся и сам таял, как таблетка аспирина в стакане воды.

Ее первые слова после были: «Едем к тебе?» Я только кивнул. Мы и думать не могли о том, чтобы расстаться: к черту ее интервью, к черту моих клиентов. Она по-прежнему хотела меня, а я уже не мог без нее. Я, правда, предупредил, что у меня тесновато. Она ответила, что у нее дома муж. Будто сказала: «У меня не убрано».

— Семьдесят четвертый, пройдите в кабинет!

Смотрю на свой талон. Следующая очередь моя. Внезапно захотелось встать и уйти. Дезинфекция, вакцинация — зачем это все? Когда доберман бросился на меня — я как раз менял песочный фильтр, — мне подумалось: может, оно и к лучшему? Приму славную смерть в своей стихии, буду покачиваться на поверхности воды в дорогущем пластиково-кварцевом бассейне, а моя система автоматической флоккуляции за какие-нибудь полчаса удалит кровь. Профессионал — он профессионал до конца. Недешевая установка, но стоящая: я стал бы тому живым доказательством — посмертно. Жаль, рано на пса прикрикнули.

Зачем мне жить дальше без Эммы? Я был счастлив — и этим все сказано. Никогда больше я не полюблю так сильно, так радостно, так бурно… Этого у меня не отнять, и, если есть жизнь после смерти, я обойдусь без будущего: нашей любви мне хватит для вечности, и не важно, что она закончилась.

Конечно, за три года мне случалось думать о том, что будет, если она меня бросит, но я не мог представить, что это произойдет вот так. Ее муж никогда не был для нас помехой, скорее наоборот. Он стал мне почти другом, хоть я никогда с ним не встречался. Она постоянно о нем говорила, но с такой жалостью, что я понимал: мне ничего не грозит; она не уходила от него только потому, что без нее он слетел бы с катушек, так что я не возражал. Иной раз даже защищал его, когда она говорила, что сил больше нет. Он был интеллигент, из тех, что слишком хорошо думают о людях и за это вечно получают шишки; в общем-то я тоже такой, только у него детство было счастливое — как говорится, чем выше горка, тем больнее падать. Он был архитектором, сидел без работы, она вкалывала за двоих. Вдобавок однажды он увидел летающую тарелку и с тех пор был убежден, что все человечество в сговоре против него, кроме Эммы, которая притворялась, будто ему верит. Из-за этого его и охмурили какие-то сектанты. Чистой воды мошенники, они обирали его якобы в интересах своего правого дела. Для привлечения общественного внимания, как они говорили. Дескать, инопланетяне уже живут среди нас, маскируясь, Бог оставил людей, и спасти мир может теперь только дьявол. Они впаривали ему бутылочки со святой водой и амулеты, учили заклинать демонов — в общем, вконец запудрили мозги. В один прекрасный день Эмме осточертели проколотые иглами куколки и сушеные хвосты ящериц под кроватью; она выставила его, и он ушел жить в свою секту.

Вот тут-то все и рухнуло. Звучит дико, но ее развод положил конец нашей любви. Однажды в воскресенье, за столиком ресторана «Боут-Хаус» в Центральном парке — мы ходили туда обедать в хорошую погоду, — над блюдом с креветками она объяснила мне, что наши отношения изжили себя: раньше муж и любовник как бы уравновешивали друг друга, но теперь я из отдушины превратился в обузу. Она хотела новой жизни, хотела семью, а главное — я слишком ее связывал, отвлекая от работы. Она говорила, что ей нужно разобраться в себе, а я мешал, мешала зависимость от постели; ей хотелось ровных отношений, просто кого-то рядом, чтобы спокойно работать и с удовольствием коротать вечера у телевизора. Все это было немыслимо со мной: слишком сильно между нами искрило, и слишком тяжкое одиночество наваливалось после любви. Короче, если я правильно ее понял, она решила бросить меня, потому что была от меня без ума.

Я готов был жениться, строить с ней семью, жить вместе и подавать ей ужин к телевизору — она сказала «нет». «Ты был замечательным противоядием от моей прежней жизни, Джимми, но противоядие может быть и ядом — даже убийственным ядом, если увеличить дозу. Всему свое время». Я ничего не понимал. Мы ведь были счастливы, и это главное, мы и не задумывались особо ни о чем, и вдруг нате вам — яд. Я голову сломал, пытаясь найти возражение, веский довод, в конце концов ляпнул, что так или иначе буду любить ее всегда. Она грустно улыбнулась и вздохнула: «Так или иначе… Мне тридцать пять, Джимми. Я хочу ребенка, а с тобой это невозможно». Вот это я понял. Она думала о будущем своего ребенка, а отец должен зарабатывать деньги.

«Ладно, — сказал я, — если передумаешь, только позови». Расплатился своей кредиткой, на которой почти ничего не осталось, и пошел по аллее прочь, не оборачиваясь, мол, иду себе, гуляю. Шел и думал: я держусь замечательно. Она круто со мной обошлась, я не был готов к такому разрыву. Но когда держишься замечательно, чувствуешь себя еще гаже.

Целых три недели я ждал, что она позвонит и скажет: я была не права, я люблю тебя, яд — не яд, плевать, пусть все будет как раньше. Она не позвонила. Мне хотелось то взломать ее дверь, то ограбить банк, чтобы добыть ей денег на ребенка, но сделать первый шаг я не решался и попробовал ее забыть. Повернул все зеркала к стене, побродил по порносайтам, но лишь почувствовал себя в десять раз более одиноким.

Как-то в воскресенье, лежа в кровати с пультом от телевизора в руке, между войнами и матчами я наткнулся на шоу пастора Ханли. Пастор рассказывал, как один человек проклял свою жену за то, что она его бросила. Он поклялся, что никогда больше не увидит ее и никогда не простит, а потом встретил Иисуса, и тот сказал ему: «Ступай к ней, и ты познаешь Господа». Ну вот, я и пошел к ней. Дверь открыл высокий блондин. Я пробормотал: «Извините, ошибся», — и сделал ноги.