Читать книгу "Иерусалимский ковчег - Александр Арсаньев"

— Как Кинрю? — поинтересовался я. — Оторвался ли он от своих шахмат?

Мира усмехнулась:

— Едва ли.

Однако, как оказалось, индианка ошиблась. Мой золотой дракон уже давно наблюдал за нами из гостиной и отошел от окна только тогда, когда мы с ней переступили порог.

— Какие новости? — осведомился он, с видимым интересом. — Неужели я пропустил что-то любопытное? — Он сощурил свои и без того узкие глаза, которые превратились почти что в щелочки.

И тогда я пересказал ему все, что со мной случилось за этот день, предварительно прикрыв за собой все двери. Мира же покинула нас, удалившись в свой будуар, который располагался на втором этаже.

Я показал Кинрю свои записи, скопированные мною с часов почившего Строганова.

Японец слушал меня очень внимательно, не сводя с меня выразительного, сверлящего взгляда. Когда я замолчал, он задумался, а затем изрек:

— По-моему, это все же самоубийство.

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что, если это самоубийство инсценировано, то инсценировано оно очень бездарно. Просто-таки шито белыми нитками, и если ваши предположения верны, то подстроить его должен был ваш товарищ по тайной организации. Неужели такое возможно?

Этот довод меня смутил, но я все-таки не сдался:

— Он мог действовать в спешке, могли, наконец, возникнуть и какие-то непредвиденные обстоятельства!

— И никаких других версий вы не допускаете? — поинтересовался Кинрю.

— К примеру?

Японец замялся:

— Возможно, у погибшего были какие-то враги, вовсе и не связанные с вашим Орденом, или поводом послужила… — он на несколько мгновений задумался. — Ну, скажем, ревность? Что там за история с его невестой? Может быть, помолвку расторгли вовсе не из-за его страсти к игре? — предположил Юкио Хацуми. — Или, — продолжил он, — Строганов мог и сам уничтожить бумаги перед тем, как в последний раз выйти из дома…

— То есть, ты полагаешь, что он сам мог оказаться предателем?!

— Вполне возможно, — согласился японец. — А потом его просто-напросто устранили за ненадобностью.

— Но тогда зачем ему понадобилось устраивать в своем кабинете такой беспорядок?! — рассуждал я вслух. — Почему окно оказалось распахнутым?

— Ветер, — пожал плечами мой золотой дракон.

— Не очень-то убедительно, — засомневался я. — Скорее всего, злоумышленник каким-то образом завладел ключом от кабинета покойного, потому и проник в него практически без труда. Правда, здесь налицо явный сговор с кем-то из слуг, иначе как бы ему удалось проникнуть в дом незамеченным!

— Возможно, он был знаком с хозяевами, — предположил Кинрю, но тут же оговорился: — Если, конечно, Яков Андреевич, ваша гипотеза верна.

— Он мог прийти на похороны, попрощаться с покойным, а заодно и заглянуть в кабинет, — эта догадка показалась мне наиболее вероятной. — Что-то помешало ему уйти через дверь, могло случиться, что он услышал шум в коридоре и во избежание бессмысленного риска удалился через окно, так и оставив дверь закрытой на ключ.

Кинрю размышлял разумно, и я признавал, что в логике ему не откажешь, достаточно было вспомнить, как он играет в шахматы или в вай ки. Но, так или иначе, я все равно продолжал считать, что Строганов стал жертвой вероломства одного из братьев. Что мог искать злоумышленник в его кабинете? У него ведь не было ни денег, ни драгоценностей! Только одни долги! Так кто мог на них позариться? Хотя, кто знает, возможно, Виталий был замешан в чем-то еще. Очень бы хотелось узнать, во что же именно?

Кинрю я противоречить не стал, но все-таки, для начала, решил настоять на своем и проверить ту версию, которая мне не давала покоя. Не построишь «духовного храма» вместе с предателем и убийцей! Потому я и считал это свое расследование одним из самых важных!

— Вот именно к невесте-то я и отправлюсь в первую очередь, — сообщил я ему.

— К чьей невесте? — на пороге гостиной стояла Мира, прикрывая дверь за собой. Она уже успела переодеться в лиловое сари. Руки ее были унизаны золотыми браслетами, один из которых был выполнен в форме индийского кадуцея, магического жезла, обвитого змеями.

— Ныне покойного Строганова, — ответил я.

— К Анне Аксаковой? — переспросила она.

Теперь настал мой черед удивляться, поскольку Мире я ее имя не называл.

— Откуда ты об этом узнала?

— Так ведь она — моя подруга, — невозмутимо ответила индианка.

— Что же ты раньше молчала? — воскликнул я. Мне и в голову не приходило, что у Миры в свете могут появиться подруги. Я, как всегда, ее недооценивал.

— А вы меня, Яков Андреевич, и не спрашивали, — из— рекла она с видом оскорбленного собственного достоинства.

— Каюсь, — смутился я. — Так я могу рассчитывать на тебя?

— Что вы имеете в виду, Яков Андреевич? — Мира сделала вид, что не понимает, чтобы побольше раззадорить меня. Она присела на оттоманку и откинулась на подушки. Иногда у нее побаливала спина вследствие перенесенных ею на родине страданий.

Я же прикинулся, что не понял ее игры:

— Ты не могла бы меня представить Аксаковой?

— Пожалуй, — на мгновение Мира смолкла, притворившись, что серьезно раздумывает над моим предложением. — Могла бы, — наконец-то выговорила она. — Кстати, сегодня Анечка приглашала меня к обеду, — девушка по-заговорщически улыбнулась, змеи на ее кадуцее загадочно поблескивали в свете камина, который был предусмотрительно разожжен, как только повеяло прохладой.

Как тут было ни возблагодарить Господа Бога за ниспосланную удачу. И невольно мне на ум пришли слова из псалма, которые я и прошептал к удивлению присутствующих:

«Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».

— Она никогда не говорила тебе о своем женихе? — оживленно поинтересовался я.

— Что-то припоминаю, — наморщила Мира высокий лоб. — Кажется, он оказался chevalier d' industrie!

— Мошенником? — я не поверил своим ушам.

— Точно не знаю, — призналась Мира. — По-моему, это как-то связано с картами.

— Возможно, речь шла всего лишь шла о карточном долге?

— Утверждать не берусь, — индианка развела ухоженными руками. — Аня не любит об этом говорить. Вероятно, вы правы.

Я покинул своих друзей для того, чтобы провести несколько часов, уединившись в любимом кабинете. В полумраке своей почти что отшельнической кельи мне думалось яснее. Однако я решил на некоторое время отвлечься от мыслей, касающихся моего расследования, и заняться одним из философских трудов Сен-Мартена, который мне до сих пор недосуг было изучить. Но голова моя была всецело занята Виталием Строгановым, его трагической смертью и записями, сделанными им на часах. Я возлагал большие надежды на Английский клуб и господина Л., если, конечно, мои соображения соответствовали истине, и буквы, нацарапанные на крышке, означали конкретных лиц. Особенно меня интересовало, приходился ли он Виталию заимодавцем? Я полагал, что господин этот мог бы мне поведать прелюбопытнейшие вещи!