Читать книгу "Улыбка судьбы. Медсестра - Евгений Латий"

— Деревья выживать, когда чувствуют любовь, — негромко заметил мсье Мишель.

Раньше на прогулках они почти не разговаривали. Алена неторопливо толкала коляску, из сада они выезжали на луговую дорожку, которая вела к речке Роне, заросшей по берегам густым ивняком. Мсье Лакомб любил посидеть на обрывистом склоне, глядя на быстрое течение мутной воды, игривый всплеск рыбешек и на туман, уползающий на поля. Но в тот день из-за резкого ветра они вернулись домой на полчаса раньше.

Колетт сама встретила их в прихожей, доложив, что обед готов и можно его подавать. Мсье Лакомб, увидев повариху, приказал поставить еще прибор — обедать он будет не один.

— У мсье гости? — уточнила Колетт.

— Нет. — Хозяин чуть смутился. — Отныне я всегда буду завтракать и обедать с мадемуазель Алин.

Алена мгновенно поняла, что речь идет о ней, и вспыхнула, словно сама напросилась.

— Да, вот еще: захватите-ка нам, мадам Колетт, бутылочку бордо десятилетней давности, — добавил Мишель.

Стряпуха вытаращила глаза, с трудом веря услышанному. Алена вкатила коляску в ванную комнату, протерла мокрой тряпкой колеса, сполоснула руки и

хотела выйти, чтобы хозяин мог умыться, но Лакомб ее остановил.

— Я хочу, Алин, чтоб мы и обедали теперь вместе, — объявил он.

Она застыла, не зная, то ли радоваться ей, то ли огорчаться.

— Это не понравится вашим домашним, — робко возразила Алена. „

— Моим домашним? Но их нет. Колетт же — кухарка. Завтра я возьму другую. —Он смутился и добавил: — Если вы, Алин, этого захотите. Кстати, мне сообщили, что ваш перевод тетушка Глафира получила, все в порядке, можете не волноваться!

«Дорогие тетя Глаша и Катюшка!

Рада была узнать, что деньги мои вы снова получили и что у вас все в порядке! У меня тоже все хорошо, понемногу учу французский язык, со мной занимается сам хозяин, мы с ним подружились и живем, как говорится, душа в душу, не ссоримся, а наоборот даже. Мсье Мишель, что по-нашему Михаил, Миша, человек очень умный и пишет книги. Для взрослых. Две из них уже опубликованы, третью он пишет сейчас, и её тоже издадут. Я многое узнаю из того, о чем раньше не догадывалась. Думала, что будет страшно — все-таки чужие люди, но сейчас с каждым днем все интереснее. Вот только о вас вспоминаю. Катька всю грязь в рот тащит, руки не моет, а с антисанитарией надо бороться. Яблоки мыть горячей водой, босиком по полу не бегать, холодное молоко не глотать!

Проснусь порой часа в три ночи, вспомню вас: как вы там? — и сердце так защемит, что спасу нет, хоть бросай все, садись в самолет и лети обратно! Иной раз и хочется все бросить, плюнуть на все деньги и, не чуя ног, мчаться к вам! Всего-то три часа лета! Но утром увижу мсье Лакомба, позавтракаем мы с ним -

вместе, поговорим, он успокоит меня — и все полегче. Тут он к Новому году собрал в подарок для Катюшки -много-много разных книжек, кукол, игр, часы даже и другие подарки, каких у меня в детстве отродясь не было. Завтра эту посылку срочной доставкой отправят, и она через три дня будет у вас, раньше письма дойдет. А ты, тетя Глаша, скажи Катюшке, что все это от дяди Миши или дяди Мишеля, у кого я работаю, пусть дочь знает, какой он добрый и хороший человек. Люди тут вообще добрее, не бросаются как звери друг на друга, а при встрече улыбнутся, скажут несколько приветливых слов, а если требуется помощь, то помогут и взамен ничего не попросят. Такие уж они, эти французы, я сама раньше о них ничего не знала. Зато живут каждый сам по себе, в гости друг к дружке ходят редко, ждут, когда позовут. Лицами на нас похожи, мы даже посимпатичнее в женской половине будем, мужчины же у них, наоборот, поприятнее, хоть в плечах поуже. Глазами не щелкают, а смотрят вежливо и робко. Пишу на ночь, обо всем не расскажешь. Передайте всем привет, особенно Варьке, я ей, стерве, отписала, она в ответ ни строчки, шалава мытищинская, ну да Бог ей судья! Целую вас всех крепко, ваша Алена».

Она дописала письмо, легла, надеясь побыстрее заснуть, но сон точно корова языком слизала. Разговор с дочерью, даже такой, через письмо,

разбередил душу, да и рассказ о первой встрече с Грабовым, вытребованный хозяином, неожиданно взволновал ее, потому что с той роковой ночи все и началось.

Танцы в заонежском Доме культуры проходили под духовой оркестр. Его руководитель, Валентин Никодимович Серов, никаких академий не кончал,

зато сам виртуозно играл на трубе, знал ноты и сумел

сколотить неплохой коллектив, с которым рыбаки встречали все праздники и провожали в последний путь ветеранов.

Валентину. Никодимовичу было за пятьдесят. Точный возраст он и сам не знал, так как несколько раз терял паспорт и последний раз важный документ ему выписывали с его слов. А поскольку страсть к горьким настойкам стала со временем частью его незаурядной творческой натуры, то память как-то сама собой ослабела, и Серов, как любая артистическая личность, заимел свои принципы, которые не уставал всем декламировать. К примеру, он считал, что в борьбе с алкоголем формируются лучшие качества человеческой личности, такие, как стойкость, дружба, терпение, умение без ропота переносить невзгоды, коллективизм и взаимовыручка. Никодимыч, как его звали в Заонежье, на дух не переносил две вещи: географию и точные даты. Спроси его, где находится Сингапур, он наморщит лоб и спросит: «Это за озером, что ли?» У него весь остальной мир находился за озером.

В Заонежье он попал случайно. Ехал в другое место, воспользовался попуткой, а шофер оказался заонежский, Сергей Мызин. По дороге разговорились, у Серова за пазухой хранилось заветных поллитра калганной настойки, гаишника же на северных дорогах лучше в вечернее время не искать. И они за душевной беседой пол-литра уговорили прямо в кабине. Заехали домой к Мызину, там основательно подкрепились и два дня выходных не упускали случая просветлять сознание, благо пятилитровый бидон самогона у Сергея стоял в сенях. А к понедельнику Валентин Никодимович не только забыл, куда направлялся, но и откуда выехал.

Сергей выспросил, что гость умеет, а узнав npо

тягу к музыке, привел Никодимыча в клуб. Так и возник два года назад духовой оркестр.

Высокий, с седыми до плеч волосами, с прямой спиной, во фраке, сшитом полгода назад к областной олимпиаде искусств, с бабочкой на шее и пижонскими усиками, Валентин Никодимович, стоя перед оркестром с дирижерской палочкой в руке, выглядел как Эдди Рознер, чью фотографию постоянно носил в нагрудном кармане и кто по случайности уцелел в его музыкальной памяти.

На праздник окончания путины пускали по приглашениям, небольшой Дом культуры не мог вместить всех желающих. Получил билет на двоих и Кузовлев, как единственный хирург в Заонежье, а в качестве второго лица он пригласил Алену. После официальной части предполагались танцы.

Станислав Сергеевич оказался танцором искусным: он блестяще вальсировал, умело вел партнершу в ритмичном танго, легко переключался и на современные ритмы, так что минут через десять медсестре уже завидовали. Лучше хирурга никто не танцевал, да и Алена танцевала не хуже, а потому все восхищенно следили за ними, и ей это нравилось.