Читать книгу "Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков - Теодор Гладков"

Некоторые формы сотрудничества двух стран проводились в обстановке глубокой секретности. Так, в Москве в районе Филей, в Харькове и Самаре при участии фирмы «Юнкерс» (с согласия самого знаменитого конструктора Гуго Юнкерса) строились авиационные заводы. Другие совместные авиапредприятия возводились в Ярославле и Рыбинске. Немецкие авиаспортсмены, обучившиеся на родине летать на планерах и легкомоторных бипланах, совершенствовали на протяжении полугода свое мастерство в Липецке. По Версальскому договору немцы имели право готовить пятерых летчиков… в год. В липецкой школе ежегодно выпускали сорок пилотов. Столь же усиленно в Казани в танковой школе обучали немецких курсантов. Во всех этих учебных центрах немецкие специалисты рядом с советскими вели исследовательские работы по изучению зарубежной военной техники и созданию новой.

Наконец, высшие командиры Красной Армии получали возможность присутствовать на маневрах небольшого, но хорошо обученного рейхсвера, а вплоть до начала тридцатых годов в Германии функционировали курсы для слушателей из Генерального Штаба РККА. Ключевую роль в их организации сыграли знаменитый советский военачальник, будущий маршал Михаил Тухачевский и не менее известный немецкий генерал Ганс фон Сект[6].

Трудно сказать, во что могло развиться это тесное и взаимовыгодное сотрудничество, если бы не приход в Германии к власти в январе 1933 года НСДАП во главе с ее фюрером, а теперь уже и рейхсканцлером Адольфом Гитлером. А пока что отношения между двумя «обиженными» странами развивались внешне безоблачно. Казалось бы… Но только казалось…

В 1927 году в Берлин приехала советская банковская делегация для очередных переговоров. В ее состав в качестве третьестепенного эксперта входил некто Николай Иванович Пахомов — немолодой человек, явно из «бывших», всегда аккуратно причесанный и гладко выбритый, в очках в позолоченной оправе. Из других членов делегации он выделялся разве что безукоризненным немецким языком. Но как бы поразились собеседники скромнейшего Николая Ивановича, если бы узнали, что этот застенчивый совслужащий мог так же свободно, как по-немецки, объясняться и на японском, и на персидском, и еще на доброй дюжине языков. Большим, нежели председатель ОГПУ Вячеслав Менжинский, числом языков владел только сотрудник ИНО Дмитрий Быстролетов.

Троцкий однажды назвал Менжинского «тенью человека». Это, возможно, соответствовало действительности в том смысле, что при жизни Дзержинского Вячеслав Рудольфович как бы держался за его спиной. Однако сотрудники ОГПУ прекрасно знали, что из-за большой занятости Дзержинского другими своими обязанностями (в Высшем совете народного хозяйства, наркомате путей сообщения, в ЦК), именно Менжинский руководил основной деятельностью оперативных отделов, в первую очередь КРО и ИНО. И руководил весьма квалифицированно. К сожалению, из-за слабого здоровья во второй половине двадцатых годов он уже будучи председателем ОГПУ, все чаще передавал значительную долю своих полномочий своему первому заместителю, обладавшему недюжинными организаторскими способностями Генриху Ягоде.

У Менжинского был глубокий, проницательный и аналитический ум. Он много лет провел в эмиграции и прекрасно ориентировался в зарубежной жизни. Менжинский быстро разобрался в обстановке в Германии, уловил тенденции в ходе событий, в частности, рост реваншистских настроений, стремление милитаристских кругов в самой стране и за ее пределами к перевооружению, отказу от Версальских соглашений. Главное, он почувствовал, что именно в Германии зреет угроза будущей европейской, а то и мировой войны. Он же разглядел политическое будущее — серьезное и опасное — человека, к которому многие европейские политики относились как к городскому сумасшедшему. Речь идет о вожде, или, как его называли сподвижники, фюрере НСДАП Адольфе Гитлере.

Вернувшись в Москву, Менжинский доложил о своих наблюдениях руководству страны, а затем вызвал к себе для долгого и обстоятельного разговора начальника КРО Артузова и начальника ИНО Трилиссера. С этого момента советская разведка и контрразведка стала уделять германским «линиям» особо пристальное внимание, независимо от того, как там обстояли дела белоэмигрантские, ранее приоритетные.

В Германии и сопредельных с ней странах стали укрепляться легальные и нелегальные резидентуры, расширяться агентурная сеть. В этой стране работали тогда и в последующие годы многие выдающиеся советские разведчики — с разными заданиями, с разных позиций, под разным прикрытием.

Гордый зачислением на службу, тогда еще восторженно настроенный молодой человек не мог, вместе с миллионами его сограждан, понимать, что органы государственной безопасности все более глубоко перерождаются в политическую полицию в руках партийной элиты. Несколько лет спустя об этом открыто на партактиве уже НКВД заявил Артур Христианович Артузов. После чего и исчез бесследно.

Примечательно, что создатель и первый руководитель органов государственной безопасности. Ф. Д. Дзержинский регулярно информировал о деятельности ВЧК-ОГПУ председателя совнаркома В. Ленина, позднее его преемника на посту главы советского правительства А. Рыкова. И никогда — И. Сталина, как секретаря ЦК. После смерти Дзержинского все изменилось. И Менжинский, и, тем более, Ягода обо всем существенном в первую очередь ставили в известность Старую площадь, и лишь во вторую Кремль. Пока Сталин окончательно не перенес за древние зубчатые стены свою основную резиденцию.

Все более откровенно главной задачей чекистов становилась не борьба с подлинными шпионами, диверсантами, террористами (которая, объективно говоря, никогда, конечно, не прекращалась), а также закордонная разведка, но преследование всякого рода оппозиции в самой коммунистической партии, осколков существовавших ранее в России политических партий и образований (в том числе даже революционных, вроде меньшевиков, эсеров, анархистов) — «религиозников», «националистов» и вообще любых инакомыслящих. Под недреманное пристальное наблюдение специальных отделений в структуре ОГПУ, так называемых «секретно-политических», автоматически попадали все исключенные из ВКП(б), а затем и партийцы, которые хоть раз в жизни когда-либо голосовали за платформу Троцкого, даже в те годы, когда он входил в состав Политбюро, а в правительстве занимал второй по значимости — после Ленина — пост председателя Реввоенсовета.

Парадоксально, но многие чекисты, особенно старших возрастов, участвовавшие в революции и гражданской войне, по многим вопросам внешней и внутренней политики стояли на позициях Троцкого, а не Сталина. Сталин для них был всего лишь высокопоставленным партийным работником, выдвинувшимся в последние несколько лет в руководство партии, но никак не вождем и беспрекословным авторитетом по любой проблеме.

Эта наивность будет стоить им не только своих постов, но и жизни. Впрочем, плохо кончит и выдвинувшийся именно благодаря поддержке со стороны Сталина Ягода, последний руководитель органов госбезопасности с дореволюционным партстажем. Человек не столько умный, сколько хитрый и изворотливый, Ягода первыми ступеньками в своей карьере обязан одновременно родством и свойством с близким соратником Ленина Яковом Свердловым. Правда, рано умерший председатель ВЦИК этому никак не способствовал, для него родственные чувства заканчивались за порогом квартиры. Но это правда, что отцы Свердлова и Ягоды приходись друг другу двоюродными братьями. К тому же Генрих Григорьевич женился на родной племяннице Якова Михайловича, дочери его сестры, Иде Авербах. Родной же брат Иды — Леопольд Авербах был третьеразрядным литератором, но зато весьма влиятельным деятелем на «литературном фронте» — председателем пресловутого РАПП — Российской ассоциации пролетарских писателей. На этой стезе Авербах нанес трудно исчислимый вред отечественной литературе. Расстреляли его, однако, уже в бытность на партработе в… Свердловске (!), конечно, не за это, а именно за родство с Ягодой. Примечательно, что секретарем при Авербахе состоял тоже далеко не безгрешный Александр Фадеев. Однако автор «Разгрома» и «Молодой гвардии» свою вину перед сотнями расстрелянных советских писателей, когда он фактически возглавлял ССП, искупил после двадцатого съезда КПСС выстрелом в сердце.