Читать книгу "Как все это начиналось - Пенелопа Лайвли"

Но получилось иначе. Все пошло прахом. К тому же влезла эта проклятая Джилл. Если верить ее карканью, то Стелла уверенно движется к очередному срыву. Девочкам сказали, что папа уехал по делам на неопределенное время. Мэрион утешала его по телефону успокаивающе трезвым голосом: «Послушай, просто выжидай, постарайся отодвинуть это противную сестрицу на задний план, поговори со Стеллой, когда успокоится. Через неделю-другую она будет смотреть на эту историю совсем иначе». Мэрион при этом не говорила: «Знаешь, нам-то с тобой тоже надо подумать, как быть дальше. Надо решить, чего мы хотим», и он был благодарен ей за это. Джереми не знал, чего хочет, но не сомневался в том, что не желает никаких сильных потрясений. Дела на финансовом фронте шли неблагополучно, и ввязываться во что-то, требующее расходов, ему сейчас было не с руки. Тем более в развод.

Джереми может показаться фигурой несколько противоречивой. Человек, занимающийся, по сути дела, приобретением отходов, их переработкой и реализацией, проводящий бо́льшую часть времени в поисках старинных дверей, тазов, горшков, подставок для пивных кружек, чугунных радиаторов, которые кто-то выбросил, а кто-то радостно купит, имеющий дело с хаосом, но в то же время нуждающийся в стабильности и порядке. Ему необходим его тщательно отремонтированный фермерский домик в Окстеде. И девочки, и Стелла.

Джереми вовсе не считал свой товар мусором, а себя — удачливым бомжом. Конечно же нет. Он оценивал себя как знатока, квалифицированного эксперта, изучал каталоги продаж и сайты агентов по недвижимости. Джереми за версту чуял, где будут сносить дом, был готов примчаться сразу же, как только уйдут рабочие. Он знал, как надо разговаривать с потенциальным продавцом: небрежно держаться, скрывать свой интерес, прежде чем ты наконец-то вручишь ему пачку купюр и вызовешь по телефону ребят-грузчиков. Ему был знаком азарт погони, радость открытия: каминная полка, торчащая среди кучи булыжников, витраж, притаившийся за грудой искореженной кухонной утвари. Никогда не знаешь, на что можешь наткнуться, но когда увидишь настоящую вещь — мимо не пройдешь. Он умел вдохнуть новую жизнь, казалось бы, в ни на что не годный предмет, заронить искру заинтересованности в сердце клиента. Часы из зала ожидания на железнодорожной станции, кованые ворота, необычная плитка, церковная скамья…

У Джереми была страсть — да, именно это слово здесь подошло бы. У него была страсть к охоте за вещами. А она заразительна. Энтузиазм Джереми, поток информации, который он обрушивал на людей, так их воспламеняли, что они уже не понимали, как это так долго могли жить без этой, например, каминной решетки в викторианском стиле. Джереми был скорее не торговец, а евангелист. Ему хотелось, чтобы другие разделили с ним восхищение тем, что время безжалостно отринуло. Люди выходили с его склада не только с викторианской каминной решеткой или зеркалом эпохи Эдуарда, но и с ощущением, что здесь их научили видеть и ценить прекрасное.

Именно эти качества Джереми и привлекли Мэрион в самом начале.

Ей нравилось бродить с ним по складу и слушать его пояснения:

— …Вот это на прошлой неделе в том необыкновенном замке в Уэльсе. Надеюсь, никому оно не понравится — я просто не смогу с ним расстаться. А вот сюда посмотрите…

Ей тоже была знакома радость открытия, узнавания, этот стремительный наплыв… Она сразу прониклась теплотой к Джереми, он был ее человек. Почему Гарри был не такой? Но Гарри, бывший муж, — это уже история. Честно говоря, она нечасто о нем вспоминала и замены ему не искала. Даже когда появился Джереми, она воспринимала то, что с ними происходило, как упоительное, неожиданное приключение. Но теперь они скомпрометированы, загнаны в темный угол вины. Они даже виновнее, чем на самом деле, из-за экстравагантной реакции Стеллы.

Теперь о Стелле.

Итак, Джереми спокоен и прагматичен, он здраво реагирует на то, что предлагает ему жизнь. Стелла вся напряжена, закручена как пружина, всегда ожидает удара: кто-нибудь из девочек сломает руку или ногу, у Джереми обнаружат рак, дом обрушится. А пока этого не случилось, есть же грипп, заглохший мотор автомобиля, кот, которого переехал мотоцикл, засорившаяся труба… Ох уж эта труба!

На самом деле со Стеллой никогда не случалось ничего серьезного. Она редко болела, никогда сильно не нуждалась в деньгах, ее дети росли здоровыми и послушными. Джереми когда-то влюбился в нее и женился на ней, потому что она была маленькая, аккуратненькая и очень хорошенькая. Они встретились в подходящее время. Доступность объекта в нужный момент — причина, по которой заключается большинство браков. Он сказал ей, что обожает ее, и тогда это было чистой правдой. Она с радостью ответила ему взаимностью.

Это было двадцать лет назад. Вскоре обнаружилось, что Стелла склонна к унынию. Никакого особенного несчастья не требовалось, она могла пасть духом без всякой видимой причины. Тот памятный срыв несколько лет назад, пугающие названия лекарств, необходимость во врачебном вмешательстве!

— Стелла конституционально очень уязвима, — сказала тогда ее сестра, глядя на Джереми в упор.

Сама Стелла стыдливо и униженно признавалась:

— Не понимаю, как это происходит. Просто иногда я не справляюсь.

— Ты должен быть внимателен, — наказывала Джилл, властная старшая сестра. — Нет стрессов — нет шока.

Итак, теперешнее состояние Стеллы полностью на совести Джереми. Он готов был признать это, с досадой вспомнив о предателе-телефоне. А тем временем Шарлотта Рейнсфорд, с которой, собственно, все это и началось, устраивается в комнате для гостей в доме Роуз. А где-то бродит по своим делам юный преступник или преступница.

3

Генри много лет провел в Лондоне, вернее, в одном из измерений лондонской жизни. Он обитает в белом доме в дорогом районе, ходит в клуб на Пэлл-Мэлл, в рестораны «Уилтонс» или «Рулз», пару раз в году в «Ковент-Гарден», в Королевскую академию искусств, в галерею Тейт, в библиотеку Британского музея. В палате лордов бывает все реже и реже. Дебаты там утомительны, общество крайне неоднородное, еда отвратительная. Он ездит в автобусах, маршруты которых ему давно знакомы, и находит, что проездной билет, купленный для него Роуз, очень удобен: не надо рыться в карманах в поисках мелочи. В автобусах он дышит одним воздухом с людьми, многие из которых понятия не имеют о Британском музее и Королевской академии. Ареалы их обитания в Лондоне столь же чужды Генри, как базар где-нибудь в Северной Африке или московские переулки. Даже конечные остановки многих автобусов звучат для него в высшей степени таинственно — Клэптон-Понд, Уиппс-Кросс, Хэкни-Уик.

Про Лондон иногда говорят, что это скопление деревень. Ничего подобного. Лондон — огромная спираль, по разным уровням которой движутся люди, каждый по своему, не видя и не желая видеть остальные уровни. В автобусах Генри иногда замечает, что таких, как он, пожилых седовласых мужчин в костюме и при галстуке, с плащом, перекинутым через руку, не так уж много и что среди наречий, на которых говорят в автобусе, нет ни одного знакомого ему. В юности, в Британии пятидесятилетней данности, он осознал деление на классы как социологический феномен и как нечто ежедневно ощущаемое. Тогда тоже было несколько уровней, да, конечно. Но сегодняшняя разноязыкая масса — это совсем другое дело. Ты не можешь определить социальный контекст того или иного человека, оценить степень его обеспеченности, догадаться о роде занятий, предположить, какой язык для него родной — английский, русский, болгарский, сербскохорватский, урду или пушту. Часто Генри смотрит на своего соседа в автобусе и ничего про него не понимает. Что случилось? Общество его молодости было знакомой территорией. Ты знал, на каком свете находишься, более того, ощущал связь этого общества с историей, понимал, откуда что взялось, обнаруживал корни происходившего с тобой — в XIX веке, а то и в своем любимом XVIII. Тогда Генри мог проследить, как долго и медленно менялась эта страна. Перед его мысленным взором столетия плыли к сегодняшнему дню, и время было размечено флажками: гражданская война, реформа избирательной системы, всеобщее право на голосование. Но теперь он не мог понять, как все эти факторы могли привести к тому, к чему все пришло.