Читать книгу "Авиатор: назад в СССР 12+1 - Михаил Дорин"

Морозова, что он не может попасть в гальюн. Скакал в коридоре Коля, как заяц перед зайчихой.

— Чё делать-то⁈ Чё делать-то⁈

В этот момент мимо каюты шёл Витя Тутонин. У него и на этот счёт нашлась флотская мысль.

— Коля, хочешь морской совет? — спросил он.

— В туалет хочу больше, но давай.

— Только покойник не ссыт в рукомойник, — ответил ему Витя.

Я и Белевский чуть с коек не упали. Надо эту фразу наклеить над умывальником.

До начала предполётных указаний надо было как-то объяснить Реброву, что Борзов летать не будет. Истинную причину говорить не стану. Так что решил сказать, что времени только на одного.

До Вольфрамовича информация была мной доведена. Когда на предполётных Борзов сидел за столом, на его лице читалось разочарование. Зато Ветров был радостнее всех.

В комнате, где мы экипировались, Борзов подошёл ко мне с просьбой повлиять на решение Реброва. Пока я надевал спасательные поплавки из комплекта пояса АСП-74, Паша продолжал меня обрабатывать.

— Денёк выжди и готовься на завтра. Если свободен буду, слетаем.

— Ага, а потом у вас задача и все средства на неё уйдут. И опять вас будут гонять над акваторией. Бухту не смогли заснять нормально?

И как узнал молодой лейтенант про наш вылет? Ещё и тыкает меня в провал, которого не было. Так, по крайней мере, сказал Бурченко.

— Слушай, иди ка ты, пока по шее не получил. Скажи спасибо, что всё так. Не спеши жить, — ответил я.

Ветров посмотрел на друга. Борзов что-то проворчал себе под нос, но всё-таки согласился.

Полётная палуба начала гудеть. Двигатели самолётов запускались. Ветер шумел в ушах, а редкие чайки проносились над палубой.

На подходе к самолёту Паша Ветров вспомнил ситуацию с другом. Я сначала не слушал. Вдыхал запах утреннего Средиземноморья.

— Он действительно сильно переживает. Кто-то из наших однополчан начал над ним шутить по этому поводу, так Гера еле сдержался, чтоб не ударить.

— В вашем коллективе совсем кукухнулись? — перекрикивал я выруливающий на третью стартовую позицию самолёт.

— Все ж молодые. У всех на уме только самоутверждение, — улыбнулся Ветров.

— И то верно.

Я начал себя ощупывать и не нашёл наколенный планшет. В уме сразу всплыло, что мог оставить его на пункте управления визуальной посадкой.

— Жди. Я сейчас.

Пробежав через палубу, я зашёл в небольшое застеклённое помещение с мониторами и кучей радиостанций. Руководитель визуальной посадки РВП следил за готовившимся к взлёту Су-27К.

Газоотбойники подняты, форсажи двигателей разгораются.

— Вот, ваш планшет протянул мне РВП.

— Спасибо. Без него, как без глаз, — ответил я.

Су-27К уже не мог терпеть. Со стороны видно, как самолёт трясёт. Да и трясутся стёкла на пункте управления визуальной посадкой.

Корабль ускорил ход. Ветер, если верить индикатору, увеличился. Столь спокойное и размеренное начало дня впервые в этом походе. Так бы всегда.

— Внимание! Всем доброе утро. Начало полётов на Саламандре, день, простые метеоусловия. 015й разрешил взлёт.

— 015й, форсажи есть. Взлетаю! — прозвучал в эфире голос Геры Борзова.

Мать его за ногу! Он что в кабине делает? Как же так.

Самолёт срывается с места, но я замечаю сизый дымок в левой части гондолы двигателя. РВП видит, но молчит.

Секунда, вторая… самолёт уже не остановить.

Глава 5

Дым в районе левого двигателя усиливался с каждым мгновением. «Печально известная девушка» пока молчала, но действовать Борзову необходимо уже сейчас. Возникновение пожара при взлёте с корабля — самый опасный особый случай, что может произойти на самолёте.

— Надо тормозить, — проговорил про себя руководитель визуальной посадки и поднёс тангенту к губам.

Борзов пробежал уже отметку, когда ещё была возможность остановиться. Он стартовал с третьей стартовой позиции, а значит, рубеж торможения был 60–70 метров. Гера пробежал все 100 метров, не меньше. Остановись он сейчас, и самолёт выкатится с корабля в море. И не факт, что парнишка успеет катапультироваться.

Раздумывать нельзя. Я резко выхватил тангенту у РВП.

— Не тормози! Не тормози! — громко сказал я в эфир.

Со всех сторон посыпались крики, что я не прав. Переубеждать времени нет. Самолёт продолжал разбег. Заскочил на трамплин и устремился вверх.

— Не туши пока! Скорость!

— Пон… понял, — ответил в эфир Борзов.

По поведению самолёта можно было понять, насколько сейчас лётчику тяжело. Действий нужно выполнить очень много.

Парировать разворот и кренение самолёта. Контролировать скорость и нарастание температуры в двигателе. При этом со всех сторон у тебя воет сирена, мигает табло отказа, и девушка напоминает, что «всё пропало, шеф».

— Скорость 300, левый горит, — буднично ответил Борзов. — Кнопку нажал. Не помогло.

Гера привёл в действие систему пожаротушения. И, похоже, сигнализация не снялась.

— Жди. Двигатель выключил?

— Подтвердил.

Со всех динамиков звучали вопросы, требования докладов и просто крики, что кто-то обнаружил неполадку у взлетающего.

Потянулись секунды ожидания. Второй очереди пожаротушения на Су-27К не предусмотрено. Надо выждать не более 8 секунд, но визуально пожара нет.

— Давай, давай, — нервно говорил РВП, смотря в бинокль в направлении самолёта Геры.

Осталось 3 секунды. Дальнейшие действия я пока не обдумывал. Надо дождаться доклада, а потом уже решать главную проблему — как посадить самолёт.

— Снялась. Левый выключил. Правый в работе. Скорость 500 установил. Вираж до команды? — запросил Борзов.

— Жди. Будем думать, — ответил я ему и отдал тангенту руководителю визуальной посадки.

Он посмотрел на меня виноватым взглядом.

— Не сообразил сначала. Хотел его затормозить. Такого никогда не было, — прошептал он, стуча себя в лоб тангентой.

— Голову побереги. Всё бывает в первый раз. Вызови мне руководителя полётами.

РВП вызвал по громкоговорящей связи своего начальника, но тот не сразу ответил. Когда же руководитель полётами откликнулся, я уже слышал на заднем плане громкий голос Реброва.

— Гелий Вольфрамович, это Родин, — позвал я по связи командира авиагруппы.

— Кто бы ещё мог вот так спокойно и правильно подсказать, — выдохнул Ребров

— Не время хвалиться. Вы понимаете, что теперь за ситуация?

— Конечно. Есть прекрасное слово из четырёх букв, — ответил Ребров.

РВП прокомментировал слова Вольфрамовича. Он посчитал, что следовало бы дать более суровую оценку.

Я посмотрел на стоянку. В голове много что крутилось. По сути, вариантов для Борзова всего два. Но каждый влечёт за собой последствия, как для