Читать книгу "Современная любовь - Констанс Де Жонг"

стану калечить события и предметы, резать их на куски и создавать из них прекрасные композиции. Эффектные, но пустые образы:

Сперва я медлю у входа в дом зеркал, потом вхожу. Со всех сторон мне открываются ярко освещенные разветвления коридоров. Цельности нет, повсюду лишь отдельные элементы. На каждом шагу зеркала, всё прыгает, двоится, сверкает, распадается на лучи, которые переплетаются и тают. Здесь лишь эхо звуков, но не сами звуки. Копии цвета и звука. Разрозненные осколки отражений. Здесь нет предметов. Нет людей. Я выбираю один из коридоров, потом другой, и всё, что я вижу перед собой – это новые коридоры. Некоторые коридоры заканчиваются лестницей. Я спускаюсь и поднимаюсь по ступеням. Некоторые коридоры внезапно заканчиваются тупиком. Время от времени я врезаюсь в стены, в зеркала. Я плетусь еле-еле. Мне становится одиноко. Здесь нет событий, нет людей, нет вещей. У меня больше нет сил, нет желания продолжать. Я просто смотрю на это ослепительное зрелище, которое занимает всё мое внимание, все дни, как на очередное отражение, собранное из осколков. Очень скоро я убью себя, если продолжу погружаться в эти зеркала, эти образы, эти пустые знаки, эти переходы одного в другое, эти слова. Но это всё – мои проблемы. Лучше сменим тему и больше не будем об этом. Я принимаю всё так близко к сердцу, должно быть, я ненормальная. Я постараюсь стать нормальнее. Я попробую объяснить. Я вижу часы, дни, а может быть, годы запутанности. Время великой запутанности. Глубокой, странной и невыразимой запутанности…

Всё началось в Париже.

Мне стоит объяснить: пока Фифи спала в углу, а Родриго искал нам что-нибудь на ужин, я переживала странный опыт. Я всё больше и больше запутывалась. Гости ждали, что я еще немного расскажу о недавней поездке в Индию. Мигали цветные огни. Я стояла под потоками водопада. Я стояла в языках пламени. Я не промокала в воде, не горела в огне, я не понимала, что огонь и вода – это элементарные символы. Любовь выставляла меня полной дурой. Этого я тоже не понимала. Пока я стояла у окна, темный поток уносил текущее мгновение прочь от меня. Уносил меня прочь от него. Укрывал, защищал меня. Вода лилась вниз, языки пламени взвивались вверх. Это звучит нелепо, и это ощущалось как нечто нелепое – наверное, всё это и было нелепым. Но я была одержима и ослеплена, не замечала всей нелепости происходящего. Я следовала устаревшей схеме. Воспоминания направляли меня. На улицу. По улице. К моему давнему другу месье Лепренсу. К его старым уловкам. Я вновь попадалась на его старую приманку, позволяла завлечь себя. Через ворота. В подсобку, где хранятся воспоминания. Воспоминания ведут к невыразимой путанице…

Всё началось в легендарном городе.

Париж… Было время, когда от одного этого слова всё мое существо наполнялось восторгом и мечтами. Париж, Париж. Здесь мои желания осуществятся. Здесь мои литературные задатки разовьются, превратятся в талант, который достигнет небывалых высот и вспыхнет столь сильно и ясно, что сравнится с силой и ясностью книг, которые я читала. Я стану такой же, как и мои кумиры, которые живут во мне: я чувствую в себе их бессмертное дыхание. Я пойду по их следам. Я увижу улицы, по которым ходили они. Посижу в кафе, в которых сиживали они. Я увижу и узнаю всё то, что видели и знали они. Я впитаю всё, что только можно впитать в этом городе… Париж… я была так молода. Когда я уехала в Париж, я была молодой женщиной, ищущей жизни.

На углу бульвара, у фонаря, был пункт сбора дорожной пошлины: в стеклянной будке – двое служащих. Трамвай остановился. Самое время поговорить с ними о жизни. Мы немного поболтали. Глядя на небольшую котомку, которую я, стоя в темноте, держала под мышкой, они спросили, куда я собираюсь – на каникулы? Они пытались говорить со мной шутливо. «Вы совершенно правы», – ответила я, прекрасно осознавая, что не стоит выходить за рамки обыденности в разговоре с этими ребятами. У меня не было каникул. Я разыскивала миры Селина, Рембо, Стайн, Арто, Колетт, Аполлинера. Всё было всерьез, я пустилась в настоящее мистическое путешествие. Они ничем не могли быть мне полезны. Меня задел их шутливый вопрос, захотелось рассказать им что-нибудь интересное. Впечатлить их. Я заговорила о кампании 1816 года: когда казаки, преследуя Наполеона, дошли до того места, где мы стояли, – до самых крепостных стен Парижа… Когда я закончила, трамвай тронулся с места, и стало гораздо легче. Трамвай поехал по авеню к площади Клиши. Это очень длинная улица. В самом конце ее стоит памятник маршалу Монсею. С 1816 года он защищает площадь Клиши от памятования, от забвения, от абсолютного ничто, а его голову украшает корона, инкрустированная дешевым жемчугом. Я встретилась с ним, я поравнялась с ним, опоздав на сто пятьдесят лет. Пробегая по авеню. На площади не было никаких русских, не было сражений и казаков, не было солдат, ничего, только выступ на пьедестале, где можно присесть. Я немного посидела и пошла дальше. Я посидела в знаменитом кафе «Дё маго». И прошлась по Сен-Жермен-де-Пре. Я зашла в ресторан «Ля Куполь». И прогулялась по бульвару Монпарнас. Я посидела в кафе «Пти Лапен». И не спеша прошла по Монмартру. Я стала натыкаться на людей, которые шли к городским высотам, чтобы оттуда посмотреть на город: этим они хотели развлечься. Они спешили. Когда они достигают базилики Сакре-Кёр, они смотрят вниз, во тьму, в огромную черную яму, на дне которой нагромождены дома. Во всём абсолютная неподвижность. Никого нет дома. Там никого нет. Никакой магии, великолепия, героизма или веселья, ничего. Я оказалась на краю света. Я смотрю вниз, в огромную черную яму, на дне которой – кости, усыпанные прахом. Дальше начинаются земли мертвых. Косые лучи света. Узкие дорожки из гравия. И скамейки. Я села на кладбищенскую скамейку. Голуби вспорхнули и снова уселись на землю. Голуби взлетали и приземлялись на голову Селину, Рембо, Стайн, Арто Колетт Аполлинеру. Никакого уважения. Они перелетали с могилы на могилу, испражняясь на могильные плиты. Они тут всё загадили. Весь священный Париж…

Вот моя история.

В легендарном городе живет восемь миллионов историй.

Одна из них – Фифи.

Сцены, страдания, последние письма, роковые встречи – всё это тянулось месяцами.

«…Я так больше не могу. Я хотела, чтобы мы остались друзьями. Но это уже неважно. Всё уже неважно…»

Для Фифи всё уже было практически кончено.

Все знали ее под псевдонимом Рита. Газеты утверждали: «Рита – это настоящая радость, она всегда светится новой энергией. Она выходит на сцену в лохмотьях: на наших глазах тряпка превращается в шаль, балетную пачку, купальный халат,