Читать книгу "Иесинанепси / Кретинодолье - Режис Мессак"

я это слышал? Это от меня ускользает. День гнева, это, наверное, тот день, когда состоялась экскурсия в гроты, известные своей прохладой и живописными наростами. Все произошло так быстро, так неожиданно, что многие продолжали невозмутимо двигаться в колее своей рутинной жизни. Мы приехали в гостиницу «Ангел-хранитель» (ну вот, я и вспомнил название!) как раз в тот момент, когда ситуация на Востоке ухудшалась, и внезапность первых боевых действий, общая растерянность удержали нас от дальнейших планов. Лорд Кленденнис не отвечал на мои письма и телеграммы. Предполагаю, что их не пропускала цензура. А может, лорд куда-то уехал или умер. Учитывая мой возраст, я должен был получить мобилизационное предписание. Но я ничего не получал. Происходящее было полным безумием, идиотским безумием… Впрочем, сейчас все это так мало, так мало значит. Да и тогда тоже. И вправду, какая разница: что делать и где оказаться… Пф!

И вот мы отправились на экскурсию. Но не одни. Мы присоединились к группе десяти — двенадцати детей из санатория и проводнику, парню лет двадцати, одетому, точно бойскаут. Я слишком утомлен, чтобы разъяснять, кто такие бойскауты. Как сейчас вижу этого высокого парня в очках, с худым лицом и повязанным на шее красным галстуком. Он вел детей по-военному, отдавая им короткие лающие приказы. Он привык показывать гроты, эту местную примечательность. С начала нашего пребывания мы планировали присоединиться к какому-нибудь походу подобного рода. Погода была прекрасная. Мы вышли рано, чтобы нас не застала полуденная жара. А до этого, во время завтрака, рассеянно слушали выпуск новостей по радио, и я запомнил последнюю фразу: «Африка уже не отвечает». Звучало трагически. Но мы уже так свыклись с трагическими новостями, часто опровергаемыми, кстати, часто на следующий день. Кто бы мог подумать, предположить, что конец света был запрограммирован именно на то утро? «Dies irae, dies illa…»[40] — мы пели это, когда я был маленьким, но уже не помню где… Пф!

И вот мы отправились. Дети шагали по горной тропе и оживленно переговаривались, под их ногами осыпались камешки, воздух благоухал ароматами растущих по склонам трав. Мы двигались по гребню, а слева и справа тянулись отроги и выступы с редкой приземистой растительностью. Через час или два тропа, которая то поднималась, то спускалась, уклонилась к насыпи и повела к какой-то отвесной скале. Там, в скалистой стене находился вход в пещеру. Насыпь, по которой теперь вилась тропа, была по большей части искусственная. Первым исследователям этих естественных пещер приходилось огибать скалу, забираться на нее, а потом спускаться на тросах ко входу. Шарль и Ратбер общались с другими детьми, среди которых была одна девочка, все болтали, веселились. Я шел сзади, погруженный в свои мысли, мало склонный разговаривать с проводником. О войне я, кстати, не думал. Я вспоминал о Биаррице, об Элене Бубулко, которую надеялся вновь увидеть в декабре… Какая жалость! Где она, эта Элена? Отныне это только какое-то имя, слово, которое могу произнести только я, слово, которое исчезнет вместе со мной. А Биарриц? Возможно, руины казино лежат на многометровой глубине рокочущего моря.

Группа вошла в пещеру, где предполагалось устроить пикник перед тем, как отправиться в обратный путь. Эта пещера или, вернее, анфилада пещер была обустроена, но не имела постоянного охранника, как многие знаменитые гроты. Я стоял у входа последним и, взглянув на горизонт, кажется, заметил черную точку над самой дальней горной грядой, ограничивающей взор на юг и на море.

Черная точка увеличивалась, разбухала, становилась похожей на ватный ком с чернильными пятнами.

— Кажется, будет гроза, — равнодушно бросил я проводнику, заходя в грот.

— Возможно, — ответил он сдержанно, как человек, который все предусмотрел. — Но мы в укрытии, а грозы в этих местах недолгие.

Грот, точнее, анфилада гротов не являла ничего примечательного для того, кто видел места и более прославленные. Но кто знает о них теперь? Может быть, я их выдумал. Может быть, я выдумал и те три-четыре пещеры разного размера. Две первые — совсем маленькие и невзрачные, полуямы, полусараи, с потрескавшимися сводами. Там было еще довольно светло. Осмотреть же третью, куда более просторную, нам удалось только с помощью фонариков. В таком виде, при слабом освещении зыбких огоньков, она казалась более вместительной, чем была на самом деле. Со свода нависали блестящие наросты, зарождающиеся сталактиты. А справа — проем, похожий на чулан, который, казалось, вел в пещеру поменьше. Заходили ли мы туда? По другую сторону — что-то вроде провала в ущелье, которое спускалось круто вниз и со дна которого доносились всплески. Наверное, подземная речка. Мы ее так и не разведали.

После экскурсии дети затребовали пикник. Помню, начался спор, где лучше обедать: в пещере при фонариках или на свежем воздухе. Утомившись, я сел на землю рядом с провалом и обмяк, убаюкиваемый журчанием скрытой под землей речки. Я предался мечтаниям и в шутку представил себя пещерным человеком. Скорчившимся здесь, у костра, и высасывающим мозг из какой-то кости; замешивающим на саже какую-то краску, чтобы покрыть себя варварскими узорами или нанести татуировку на сальную кожу своей первобытной подруги… И некий ироничный демиург словно увидел мои мечтания. Вдруг раздался страшный грохот; оглушенный, я вскочил.

Пауза в грохоте, которую заполнили крики ребят, пронзительный крик девочки. Проводник положил на землю рюкзак с едой и застыл, полусогнувшись и обратив лицо к выходу.

Я крикнул ему:

— Что это? Гроза?

Раздалась целая серия громовых раскатов, резких, страшных. Иногда при летних грозах на юге Франции гремит так же.

Я повторил:

— Гроза?

Проводник покачал головой и выпрямился.

— Скорее бомбежка. Сейчас посмотрю.

Он быстро пошел к выходу. Испуганные дети сгрудились вокруг меня. На земле лежал фонарь, он рассеивал слабый свет, в котором дрожали тени. Гул, на миг затихнув, вновь возобновился. Громыхание, грохотание, рокотание накладывались друг на друга, и уже было неясно, слышно ли вообще что-то. Вдруг в конусообразном луче света от фонаря возник наш проводник. Он шатался, сжимал горло обеими руками, а его бежевая шляпа на ремешке болталась у него за спиной. Он прошел совсем рядом со мной, точнее, пробежал — это было именно бегство — так, что я не успел ничего понять, — к расщелине.

И расщелина поглотила его. Мы даже не услышали, как он упал. Я никогда не узнаю, как далеко откатилось его тело.

Так я остался один с горсткой туберкулезных детей в разрушенном мире.

Часть вторая

Как долго я просидел вместе с перепуганными детьми в этой пещере?