Читать книгу "Каменный плот - Жозе Сарамаго"

Но когда на всем полуострове разом погас свет и воцарилась тьма кромешная, как принято говорить в Испании, хоть глаз выколи, как выражаются португальцы, склонные к образному мышлению — когда пятьсот восемьдесят одна тысяча квадратных километров сделались невидимы, то сомнений ни у кого уже не осталось — свет погас потому, что настал конец света. Продолжалось это полное затмение никак не больше пятнадцати минут, по истечении коих включили аварийные системы энергоснабжения и перешли на автономные источники питания, а их, как на грех, в это время года, в самый разгар знойного и сухого августа, когда пересыхают лагуны и ставят на профилактику теплоцентрали, задействовать было нелегко, атомных же станций, будь они неладны, мы пока не наладили — но за эти четверть часа начался в масштабах полуострова настоящий пандемониум, словно все черти вырвались из преисподней, и все ведьмы собрались на свой шабаш, и никакое землетрясение не произвело бы столь пагубного морального воздействия, не ввергло бы жителей в столь беспросветный — вот уж точно — ужас. Произошло все это вечером, когда большинство граждан уже вернулось со службы к домашним очагам, и кое-кто уже уселся перед телевизором в ожидании ужина, который готовила жена на кухне, а самые добросовестные отцы взялись, помогая чадам своим, решать задачку по арифметике, и никакого особого блаженства никто не испытывал, все как всегда — и лишь когда обрушилась на нас тьма, словно опрокинули на всю Иберию ведро с чернилами, вот тут выяснилось в полной мере истинное значение этого недооцененного счастья, вот тут и взмолились мы: Господи Боже, не лишай нас света, верни его нам, и, клянусь, до скончания века не буду больше взывать к тебе и просить тебя ни о чем не буду, — так говорили раскаявшиеся грешники, по природе своей склонные к преувеличениям. Жившим в низине почудилось в тот миг, что они очутились в наглухо закрытом колодце, жившие в горах поднялись на вершину и увидели, то есть, не увидели — на сколько хватало взгляда, на тысячи миль вокруг — ни единого огонька, и казалось, что планета наша свернула со своей орбиты и мчится теперь в иной, бессолнечной системе. Дрожащими руками затепливали свечи, включали фонари на батарейках, разжигали керосиновые лампы, сберегаемые на всякий — но не на такой же! — случай, доставали изящные серебряные канделябры и бронзовые, тонкой работы, шандалы, раньше стоявшие лишь для красоты, и латунные убогие подсвечники, и вовсе позабытые масляные коптилки, и их неверный свет не столько разгонял тьму, сколько населял её призрачными страшными тенями, выхватывал из неё на миг лица испуганные, смятенные, разъятые на части, зыбко подрагивающие, как блики на воде. Женщины голосили, мужчины тряслись, дети, говорят, все до единого ударились в дружный рев. Но через пятнадцать минут, показавшихся всем, извините за избитый оборот, пятнадцатью столетиями, хотя никому не довелось прожить столько и, значит, получить право на такое сравнение, свет стал понемногу возвращаться — замерцал, задрожал — и каждая лампа, точно её внезапно разбудили, обводила вокруг себя мутным взглядом, помаргивая, щурясь и словно раздумывая, не соскользнуть ли вновь в сонное забытье, но потом привыкала к ею же даваемому свету и разгоралась ровно и ярко.

Еще через полчаса возобновившие вещание телевидение и радио сообщили о происшествии, и тогда мы узнали, что оборвались все высоковольтные провода на линиях электропередач между Испанией и Францией, кое-где рухнули опоры и столбы, а инженеры по непростительному разгильдяйству позабыли отключить питание. К счастью, фейерверк короткого замыкания не повлек за собой жертв среди населения — какой все же бессовестный эгоизм звучит в этой фразе: да, люди не пострадали, но один, по крайней мере, волк не успевший увернуться от испепеляющего удара рукотворной молнии, превратился в дымящуюся головешку. Однако объяснять тьму на полуострове обрывом проводов — это лишь половина правды, а другая половина, хоть и была сознательно облечена в недоступные разумению обывателя технические термины, призванные запутать его, вскрылась очень скоро, ибо каждый считал своим долгом просветить соседа: Они просто не хотят признаться в том, что дело не только в трещинах на земле, в этом случае провода бы не оборвались. А в чем же еще, по-вашему? Да ясно же как день, хоть мы и оказались во мраке ночи, что провода лопнули от чрезмерного натяжения, а натяжение возникло от того, лопни мои глаза, что земля сдвинулась. Да что вы говорите? То, что слышите, и погодите, скоро и они сами это признают. Целы остались соседские глаза, ибо, хоть и не сразу, но все же на следующий день, когда слухи и сплетни размножились до такой степени, что уже никакое новое, пусть самое правдивое, известие не могло бы усилить всеобщее смятение, было сказано, пусть не все до конца и не слишком внятно, что из-за изменения геологической структуры пиренейского горного хребта сместились почвенные пласты, что повлекло за собой обрыв коммуникаций, проложенных между Францией и полуостровом, но власти внимательно следят за развитием ситуации, воздушное сообщение не прервано, все аэропорты открыты и функционируют на полную мощность, и, более того, имеется возможность, начиная с завтрашнего дня, удвоить количество авиарейсов.

Это оказалось более чем своевременным. Как только со всей очевидностью стало ясно, что Иберийский полуостров отделился от европейского континента, сотни тысяч туристов — вспомним, что дело было в самый разгар сезона опрометью, не тратя времени на оплату счетов, ринулись вон из своих отелей, мотелей, пансионатов, меблированных комнат и арендованных особняков, из кемпингов и вилл, из палаток, с постоялых дворов, странноприимных домов и караван-сараев, отчего на всех автострадах возникли чудовищные заторы, и ещё больше ситуация осложнилась, когда владельцы стали свои автомобили бросать где попало, и это превратилось в цепную реакцию, ибо так уж устроен человек, что в большинстве случаев не сразу осознает весь трагизм ситуации и делает правильные выводы, вроде, например, такого: Зачем нужна машина, если дороги во Францию перерезаны? И вскоре все пространство, прилегающее к аэропортам, было запружено неимоверным количеством автомобилей всех размеров, видов, моделей, марок и цветов, наглухо забивших все улицы и подъездные пути и окончательно дезорганизовавших бытие местных жителей. Испанцы и португальцы, уже успев оправиться от пятнадцатиминутного затмения, хладнокровно взирали на эту панику, находя её совершенно безосновательной и рассуждая примерно так: В конце концов никто пока не умер, и до чего же легко эти иностранцы, стоит чуть-чуть сойти с накатанной колеи, теряют голову: оттого, надо думать, что донельзя избаловались своими научными открытиями и техническими достижениями, — а произнеся эту осуждающую тираду, шли выбирать себе среди брошенных машин ту, какая больше приглянется, о какой слаще всего мечталось.

А в аэропортах, где стойки авиакомпаний осаждали взбудораженные, взвинченные толпы, происходило истинное вавилонское столпотворение, звучали разноязыкие крики, сопровождаемые яростной жестикуляцией, предлагались — и принимались — никогда неслыханные прежде взятки за получение билета, продавалось и, соответственно, покупалось решительно все — драгоценности, автомобили, туалеты, наркотики — причем открыто: вон стоит «мерседес», ключи в замке, документы на сиденье, нет билета до Брюсселя, устрой куда угодно, хоть в Стамбул, хоть к черту на рога, хоть в самый ад, лишь бы выбраться отсюда, но не стоит на основании этих в запале высказанных слов выносить суждение, будто щедрый турист относится к числу тех, кто согласен приплатить, чтобы из огня попасть в полымя. Перегруженным компьютерам не хватало памяти, они путались, зависали, давали сбои, допускали ошибки, покуда наконец не произошла полная блокировка системы. Когда перестали продавать билеты, толпа ринулась на штурм самолетов, пропуская вперед мужчин, поскольку мужчины сильнее, а уж потом слабых женщин и невинных детей, и среди тех и других немало было затоптанных и раздавленных — первые жертвы, за которыми не замедлили последовать жертвы вторые и третьи, и так продолжалось, покуда того, кому пришла в голову трагическая мысль расчистить себе путь с пистолетом в руке, не схватила полиция. Тут началась перестрелка, многие в толпе оказались при оружии, которое тотчас пустили в ход, и надо ли говорить, что случилось, а потом ещё в двух-трех местах повторилось, хоть и не с такими тяжкими последствиями, настоящее несчастье: восемнадцать трупов насчитали потом в этом аэропорту.