Читать книгу "Дневник шпиона - Николай Григорьевич Смирнов"

больше десяти лет как отошел от всяких дел. Он занимал несколько комнат в нашем доме, имел лакея-китайца, собрание раритетов и черного мадагаскарского попугая. По своему мировоззрению он был строгим консерватором, а по образу жизни человеком позапрошлого царствования, каких, впрочем, достаточно еще сохранилось в Лондоне. Он ходил в сером цилиндре и старомодном пальто и старался не показываться на улицу днем, так как не доверял автомобилям и не переносил запаха бензина. Вместе с этим он страстно любил инициативу, газеты и пение птиц, которых разводил прежде в огромных количествах. Но пять лет назад он ликвидировал птичник, так как птицы своими криками стали утомлять его. Однако у него сохранилась большая коллекция птичьих яиц и погадок[1]. Дед считал свою коллекцию самой оригинальной во всем Лондоне и говорил о ней с гордостью. Уже семь лет, как он писал книгу "Прелесть певчих птиц", но пока успел закончить только первый том, для которого не спеша искал издателя.

Когда я вошел в рабочую комнату деда, он сквозь лупу рассматривал черную кучку, лежащую перед ним на стекле. Прежде чем поздороваться со мной, он вытер одеколоном руки, и только после этого мы обнялись. Он был прекрасно выбрит, весел и немножко пьян. Я подумал, что он ничего не подозревает о семейном несчастье. Но я ошибся. Поздоровавшись со мной, он заглянул мне в глаза и спросил:

— У отца какая-нибудь заминка с делами, не правда ли? Я слежу за ним уже неделю, но спрашивать не хочу.

И, не дождавшись ответа, он со старческим легкомыслием показал мне пинцетом на кучку, с которой только что возился:

— Это погадки секретаря… Не удивляйся… Секретарь — это птица в Южной Америке[2]. Китаец принес мне их сегодня утром…

Я верил в здравый смысл моего деда. Ведь именно он своими сбережениями положил основу состоянию, которое приумножил, а потом потерял мой отец. Не посмотревши на погадки, я сказал:

— Отец вызвал меня с фронта для того, чтобы сказать, что дела его пошатнулись. Он опасается полного разорения.

Дед громко захохотал:

— Мальчишка начал важничать. Он разорился!.. Да разве можно теперь разориться, когда боши…

Но вдруг он перестал смеяться и, не кончив фразы, тихо спросил:

— А велик долг?

— Срочных платежей 17 тысяч.

— Мы это обдумаем, — сказал дед. — Жалко, что он скрыл от меня свои затруднения. У меня найдутся знакомые, которые возместят этот пустяк. Если хочешь, выпей. А я переоденусь, и потом мы поедем с тобой. Человек с северного фронта в Лондоне встречается не каждый день.

Внезапно я почувствовал какую-то надежду. Старик говорил твердо, как должен говорить джентльмен в минуты опасности. Я выпил стаканчик вина, потом начал ходить по комнате. Мне казалось, что переодеванию деда не будет конца. Это меня бесило. Наконец, старик вошел в комнату в свежем сюртуке, с новой челюстью во рту и в лаковых ботинках.

— Надо спешить, — сказал он и начал наливать себе вина.

Как раз в этот момент раздался выстрел, и попугай вскрикнул.

— Плохо, — сказал дед, и колени его подогнулись. — Твой отец никогда не стрелял в комнатах из револьвера. Иди скорей.

Я побежал. Отец застрелился из револьвера системы "Бульдог". Пуля пробила его голову насквозь.

* * *

Две последующие недели были заняты похоронами отца и приведением в порядок его дел. Отца мы похоронили с полной торжественностью, но дела его были закончены печально. Я и не предполагал раньше, что разорение совершается так молниеносно. Думал, что это бывает только в романах и на сцене. Но, увы! Жизнь иногда способна перещеголять искусство. Несчастья, перечислять которые нет смысла, посыпались на меня как из рога изобилия. Внезапная победа над немцами тяжело ударила по промышленности, настроенной на военный лад. Судьбу моего отца, только без заключительного выстрела, разделили многие лица. На меня нагрянули не только кредиторы, но и компаньоны отца. Кредиторы усмотрели в моем лице некоторую надежду получить по безнадежным векселям, а компаньоны, исходя из моей неопытности, пытались хоть как-нибудь поправить свои дела. В конце концов, долги отца были уплачены на восемьдесят процентов, но для этого нам пришлось продать дом, всю обстановку и серебро. Только коллекций деда и его сочинения о птицах никто не хотел купить. И я не знал, что с ними делать, так как ящики с погадками и пачки с рукописями занимали слишком много места.

Дни начинались и кончались один неприятнее другого. Но все приходит к концу. И вот я, дед, китаец и попугай поселились в Бетнел Грин, на улице, по которой прежде я избегал даже ходить. У нас были четыре комнаты, грязноватый подъезд и очень низкая кухня в подвале. Никакого ремонта мы сделать не могли. У меня не осталось даже денег для того, чтобы сшить себе приличную одежду. Расчет прислуги съел все мои мурманские сбережения.

Теперь мне больше делать нечего. Кредиторы и поверенные лишь изредка навещают нас. Дед как-то странно притих. Начиная со дня смерти отца у него все время гнутся колени, и он перестал выходить на улицу даже по ночам. Правда, он по-прежнему шелестит газетами, но я думаю, что он их не читает. У него свои мысли. Больше всего его огорчает то, что ему придется отказаться от членства в клубе, так как его пенсии не хватит на членский взнос. Переходить же в какой-нибудь иной клуб, хотя бы в Дарлтон-младший, он не намерен. И я не знаю, как помочь ему. Для меня ясно только одно: я не могу бросить старика и ехать на Мурман, где наши войска все еще продолжают занимать позиции. Но срок моего отпуска истекает, и я должен что-нибудь предпринять. Мне не с кем посоветоваться. Я избегаю посещать знакомых и никого не принимаю у себя.

По привычке я иногда повторяю русские слова, для практики составляю фразы и произношу их вслух. Сегодня утром я сказал, например:

— Куда же вы исчезли, мисс Зоя? На дворе такой страшный мороз.

Свой дневник я запустил отчаянно. Только вот сейчас вспомнил о нем.

КАК МОЛОДЫЕ ЛЮДИ В АНГЛИИ НАХОДЯТ РАБОТУ

12 января. Сегодня вечером я зашел в книжный магазин, чтобы купить себе англо-русский словарь. Ведь теперь мне не у кого спрашивать слова, а желание заучивать в день хоть десяток новых у меня осталось. Хозяин магазина спросил меня очень вежливо:

— Вы знаете русский язык, сэр, или покупаете книгу для других?

Я объяснил ему в чем дело. Он довольно долго расспрашивал меня о том, где я был в России