Читать книгу "The Телки. Повесть о ненастоящей любви - Сергей Минаев"

Ладно, пора одеваться. Чего бы надеть-то, а? Что на улице? Ага, вроде солнце. На дворе трава, на траве дрова. Витя тоже на траве, а вот Саша уже на трамале, да. Тэкс-тэкс-тэкс. Хдэ жэ кастюм? У меня, кстати, прикольно выходит ростовский говор с «гэканьем». Ну, в смысле прикола, я имею в виду. На людях-то я так не прикалываюсь, только дома, а то много мудаков могут подумать, что я из Ростова, и бросятся на шею с криками «Бра-а-а-а-а-т»!

Опять домработница, эта тупая ослиха, не отнесла костюм в химчистку. Ужас! Простейшие операции доверить нельзя, а вы говорите! Стоп, я же ей денег за месяц не заплатил… вот осел… ну, то есть у меня-то дел побольше, чем у нее, могла бы и напомнить и все такое. Чего сразу на работу не выходить, а? Позвонила бы, сказала: «Андрей Сергеевич, я вам напоминаю». Так нет, сразу в отказ. Как-то сложно все, да? Сложно у них все.

Окей, наденем что-то более демократичное. Джинсы, джинсы, джинсы. Одни голубые залиты вином, другие залиты… да… в общем, залиты… чем-то… вот, отличные джинсы. С этим ясно. Свитер? Да, прохладно, можно и свитер. Где-то тут был коричневый Etro… в кухне нет. Так я о школе еще хотел сказать.

Школа шла своим чередом, такие же трояки. За драки и прочую ерунду поставили на учет в полиции, куда регулярно приезжал тогда еще живой отчим, чтобы внести залог. Телевидение спасало, оно же и учило английскому. Сначала я, правда, выучил «ebonics» — язык негров, благодаря сериалу «Fresh Prince of Bell Air» с Уиллом Смитом, ну и другим телепрограммам, нацеленным на внедрение демократических понятий неграм с начальным образованием. Почему-то всегда бесили сериалы, которые я смотрю сейчас, такие, как «Friends». Тогда мне были мерзки эти счастливые еврейские дети богатых родителей, живущие в хороших кварталах Нью-Йорка. Я видел в них фальшь, потому как за все годы шоу там не бывало ни одного негритоса. Ну как в Нью-Йорке шесть человек не могут найти негра?!

Интересно еще узнать, как в шестидесятиметровой квартире один Андрей Миркин не может найти один свитер? Не шесть свитеров, а один! Понимаете, один! В ванной его тоже нет. Осталась комната.

Я, наверное, не переваривал их потому, что сам был таким, только по абсолютно непонятным мне обстоятельствам попав в получерный квартал. В черную школу и семью советского инженера, который не хотел слушать ни про мой детский сад на Итальянской улице, ни про школу у Смольного, ни про двухмесячные поездки на отдых в Болгарию (это при совке-то), ни про колбасу/сгущенку/икру/шампанское/джинсу и пачку денег в томике книги Н. Валентинова «Встречи с Лениным».

В пятнадцать лет я впервые накурился. Ничего серьезного, просто купил «дайм-бэг» у латиноса-торговца, сам забил в разрезанную вдоль сигарету «Phillies Blunt» и закурил на крыльце школы. Так мне открыл свои золотые ворота изумительный мир веществ, которые скрашивают наше менее красочное существование. В привычку не вошло, иногда баловался.

Школа подходила к концу. В один из летних дней внезапно позвонил отец и сказал, что он в «Waldorf Astoria». Я примчался на всех парах. Встретились в вестибюле, словно старые однокурсники, которые никогда не были знакомы в институте. Папу уже ждал лимузин, и мы поехали на 57-ю улицу в «Russian Tea Room». Стоит ли говорить, что после почти пятилетнего перерыва белужья икра показалась мне манной небесной. Дорогой, черной небесной манной.

Свитер, кстати, тоже не дешевый. Куда же я его дел-то? В шкаф? Блин… одни носки. Может, я, типа, сороконожка, а? И тут нет. Может, я его на прошлой неделе у Жанны оставил?

— Але, привет, слушай… да нормально все, ага. У тебя тоже? Рад за тебя. Ты даже не представляешь, как я рад. Да подожди ты с братом своим, я хотел узнать, не оставлял ли я случайно у тебя на прошлой неделе свитер, такой коричневый, а? Нет? Спасибо. Потом про брата расскажешь, мне бежать надо. Это… у меня вторая линия. Пока!

Где-то в середине обеда папа крепко взял меня за руку и сказал.

— Андрей! Я не хочу, чтобы ты возвращался в Россию. Я знаю, как ты здесь живешь, и даже понимаю, что ты этого абсолютно не заслуживаешь, но того, что творится там, ты не выдержишь.

Речь об ужасах жизни в России не запомнилась. Мне кажется, это обычное дело: приезжая в Америку, почему-то принято поливать грязью Россию.

Но тут я начал думать, что уже пять лет как в России ни в кого не стреляют (по крайней мере, из танков).

Попал в федеральный, взял первый мерин.

Подвис на винте капитально, вылечила Бутырка, спасибо Кере.

Суд, пятнаха, севера, мошка, крышка, лютые лица.

Поняв, что не хочу всю жизнь учиться и работать, чтобы потом «заработать хорошую кредитную историю и получить ипотеку под хороший процент на дом в не самом плохом районе», я свалил. Если и существует американская мечта, с ипотекой она в моем сознании точно не вяжется. Или, может, просто это не моя мечта? Смотря как себя позиционировать.

— Алле. Леночка? Леночка, солнце мое. Ага, спасибо. Когда? Нет, на закрытие фестиваля не пойду. Как-то сложно все. У меня совещание в это время. Слушай, мне очень срочно надо узнать, не оставлял ли я случайно у тебя на прошлой неделе свой свитер, такой коричневый, а? Нет? Не был у тебя на прошлой неделе? Кто, я? Не был? Ладно, давай, извини! У меня вторая линия!

В общем, поехал в аэропорт. Мамино «Андрей, ты понимаешь, что там на самом деле происходит?», полтоpa косаря от развоза пиццы, штука от продажи старой «Toyota Camry», девять часов перелета, самолет «Delta Airlines», приветливые лица стюардесс, первый класс (спасибо папе), шампанское, а потом… А потом все-таки Севера… Заснеженная Москва.

— Приветствую… Ну что, идиот, велкам хоум, так, кажется, у вас говорят? Нахер ты приехал, я не знаю. Но чему быть, того не миновать.

— А почему ты на милицейском уазике, папа?

— Это «Гелендваген», «Мерседес» такой.

— А что у тебя тогда полицейская лампочка на крыше?

— С детства хотел, вот и поставил. Садись давай.

С папой был неприметный мужчина, который везде открывал ему двери, озирался по сторонам и периодически загораживал отца от каких-то людей. Я не сразу понял, что он бодигард, думал, что бодигарды только у звезд и политиков. В России же телохранители были у всех, кто мог себе это позволить.

— Алле. Катюш, привет. Как фотосессия? Не прошла кастинг? Ух, сволочи какие! Я обещал? Слушай, погоди-погоди, давай по порядку. Сначала скажи, не оставлял ли я у тебя случайно на прошлой неделе свой свитер, такой коричневый, а? Нет? Ладно, будем искать. Что значит обманул с кастингом? Ну да. Он мой друг. Нет-нет, я звонил. Ну просто… просто у него не получилось… Что значит- мои рекомендации никто не слушает? Очень даже слушают! Да? Сама ты фуфел! Я что, виноват, что ты такая корова, что не можешь пройти кастинг? Я? Нет, я же сказал, я звонил ему. Ну не знаю. Ну придумай сама, почему он тебя не взял.

Все зависит от того, как себя позиционировать. Все, чао.

Я уже начал представлять, как подъезжаю к своему вузу в папином уазике-«Гелендвагене», как синяя лампа на крыше играет тенями на завистливых лицах однокурсников. Телохранитель выходит, открывает мне дверцу, и, отстраняя людей, пытающихся пожать мне руку или хотя бы дотронуться до меня, сопровождает на занятия. А еще чтобы он мне иногда говорил: «Андрей Сергеич, здесь небезопасно», а я б ему отвечал: «Ваня, дай мне побыть с людьми, я так устал смотреть на мир из окна "Мерседеса"!».