Читать книгу "Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС - Андрей Шитов"

Впрочем, при первой же возможности я все равно ушел из отдела переводов в региональную редакцию, открывавшую путь к зарубежной корреспондентской работе. И вот в день победы над путчистами из ГКЧП по сути ретранслировал в Москву из Нью-Йорка в режиме реального времени то, что передавали с места событий американские телеканалы.

Дома это было востребовано: советское телевидение, как я понимаю, таких передач не вело, а Интернета еще не было. Американцы же в своих репортажах делали и попытки анализа ситуации, давали оценки, которые вливались в общий хор «откликов» со всего мира, обобщавшихся для советского руководства и СМИ в «доме под глобусом» на Тверском бульваре.

«Вы уж там потише…»

Оторвался я тогда от телеэкрана, разумеется, не по формальному графику, а лишь после того, как меня сменил утренний дежурный. Естественно, все сроки разрешенной ночной парковки на улице в самом центре города давно прошли, и моей служебной машины там, где я ее оставил накануне вечером, уже и след простыл.

Пришлось ехать за ней на штрафную стоянку, а затем с ворохом квитанций являться в суд. Признаюсь, дорожка туда была проторена: хотя в Нью-Йорке в те времена и существовали специальные парковочные места для автомашин с пресс-номерами (кто бывал на Манхэттене, тот поймет, насколько это редкая и ценная привилегия), спорные ситуации, связанные с необходимостью «отсуживать» штрафы, возникали не раз.

Поэтому порядок действий я знал. Дождавшись вызова к судье, сказал, что признаю себя виновным, но прошу выслушать мое объяснение. И дальше изложил все как было: дескать, сами знаете, ваша честь, что творится в Москве.

Вердикт последовал незамедлительно. «Дело прекращено!» — громко провозгласил судья, освобождая меня от ответственности. Стукнул молотком, сделал пометку в бумагах и, чуть наклонившись в мою сторону, вполголоса добавил: «Только уж ради Бога вы там у себя постарайтесь потише, чтобы нам всем вместе с вами не взлететь на воздух!»

Сжав в кулаке копию полученной индульгенции, я, конечно, обещал сделать для этого все от меня зависящее…

Миф о «конце истории»

И Господь миловал: в огне ядерного пожарища мир пока не сгорел. Хотя некоторые специалисты считают, что и сегодня — почти тридцать лет спустя — угроза сохраняется, а может быть, и усиливается.

Вот ведь тогда отпустивший мне грехи судья — по сути рядовой клерк в мантии, следивший за порядком на нью-йоркских улицах, — в целом понимал, чем чревато чрезмерное обострение отношений между нашими странами. А теперь часто кажется, что и высокопоставленные политики в Вашингтоне не очень-то отдают себе в этом отчет. И ломают или демонтируют один за другим механизмы стратегической стабильности в этих отношениях. По сути — пилят сук, на котором все мы сидим.

Впрочем, удивляться особо не приходится. В декабре 1991 года — через четыре месяца после описанных выше событий — Советский Союз прекратил свое существование. Для всех нас, его бывших граждан, этот общий наш жизненный водораздел стал величайшим геополитическим и личным потрясением, а для миллионов людей — и подлинной катастрофой.

Но за океаном он был однозначно воспринят как подтверждение полного и окончательного триумфа Америки и ее либеральных ценностей, породил даже нелепую теорию о «конце истории». А нынешнее поколение американских политиков — из тех, кому сейчас «за сорок» и кто примеривается к высшей власти в США, — как раз и выросло на подобных мифах.

Крепость задним умом

Да что кивать на американцев. Мы же сами тогда гордились и восторгались Михаилом Горбачевым и его реформами, приветствовали провозглашение «общечеловеческих» универсальных ценностей.

Жаждали и требовали перемен, радовались «ускорению» исторического процесса — еще не подозревая, как быстро бурный поток сметет все на своем пути, как будут беспомощно барахтаться и тонуть в нем высвободившие ему путь реформаторы. И как, кстати говоря, будут не без удовольствия наблюдать за этим с иных берегов люди, которые прежде как раз и подзуживали тогдашних советских лидеров соваться в воду, не зная броду.

Помню, кстати, как в самые тяжелые годы реформ американцы с участливой улыбкой спрашивали: «Вы, должно быть, ужасно счастливы? У вас же теперь свобода!» Я отвечал: «Реформы в рекордно короткий срок сделали то, над чем десятилетиями безуспешно билась советская пропаганда: восстановили россиян против Запада, а заодно и всех его идеалов».

Все опросы тогда показывали, что в России люди ставили «сильную экономику» куда выше «сильной демократии», хотя в Америке и вообще на Западе было наоборот. Конечно, выбор (сам по себе, кстати, некорректный) делался по пословице «у кого что болит». «Свободы», а точнее, дикой вольницы, россияне «наелись» в те годы, кажется, до изжоги. Хотелось просто пожить по-человечески.

Внутренний покой

Лично для себя я извлек из распада СССР несколько важных уроков. Прежде всего — о том, что по-настоящему опираться в своей жизни можно только на то, что у тебя внутри. Потому что все внешние опоры, какими бы незыблемыми они ни казались с виду, могут в одночасье обрушиться.

Осознал заодно и то, что намеренно крушить такие опоры, не создав заранее взамен ничего лучшего, просто глупо. Это же был не первый крутой вираж в нашей истории. Это о нас Саша Башлачев пел, что мы прежде того «вытоптали поле, засевая небо». И это наша пословица: «Что имеем, не храним, потерявши плачем».

Между прочим, там же, в Нью-Йорке, меня поразил разговор со сверстником — единственным известным мне человеком, который признался, что в свое время был рад, когда высшим руководителем в СССР после Леонида Брежнева и Юрия Андропова стал Константин Черненко.

«Подумал тогда: значит, еще поживем», — сказал этот парень, который был простым школьным учителем и не имел, насколько мне известно, никакого отношения к советской элите.

Это один из немногих моих тогдашних разговоров, которые твердо врезались в память. При Горбачеве практически все, с кем я общался — и русские, и американцы, в том числе профессиональные политологи и дипломаты, — смотрели на краткое правление его неизлечимо больного предшественника как на некое постыдное недоразумение, рецидив долгого брежневского «застоя».

Но вот, однако же, даже тогда и даже в нашем молодежном кругу нашелся человек, если не сознававший, то нутром чуявший губительность «великих потрясений». Задолго до того, как стало вновь модным вспоминать Петра Столыпина с его заветом: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете Poccии».

Поражение лучше победы

Еще одним важным для меня уроком был вывод, что поражение может быть полезнее и ценнее победы. Потому что оно заставляет задумываться о причинах неудачи и искать пути ее преодоления, избавляться от заблуждений. А успех лишь усиливает гордыню, укрепляет ошибочное и опасное ощущение собственной непогрешимости.

По-моему, именно в эту ловушку и угодили в период распада СССР американцы. На мой взгляд, внутренняя зависимость человека от «окружающей среды», господствующих в обществе мнений, включая те, что именуются в Вашингтоне «патриотическим консенсусом», была тогда в США гораздо сильнее, чем в России.