Читать книгу "Безмолвие девушек - Пэт Баркер"

Я пытаюсь – возможно, несколько сумбурно – передать первые впечатления от лагеря, хотя была не в состоянии что-либо воспринимать. В каком-то смысле все было просто: море, пляж, песчаные дюны, клочок вересковой пустоши и поле битвы, протянувшееся до самых стен Трои. Это из того, что я видела, но мы, пленные женщины, конечно, не покидали пределов лагеря. Пятьдесят тысяч воинов и их слуги теснились на узкой полосе суши. Хижины были маленькие, тропы между ними – узкие, и все казалось каким-то стиснутым. И в то же время – беспредельным, потому что лагерь составлял весь наш мир.

Со временем тоже творилось что-то странное: оно растекалось, стягивалось и оборачивалось вспять, принимая форму воспоминаний, более реальных, чем повседневность. Какие-то мгновения – вроде тех, когда я рассматривала камешек – растягивались на целые годы, но затем целые дни проносились в пелене ужаса и скорби. Ничего не помню из того, что происходило в те дни.

Впрочем, рутина понемногу брала свое. Я должна была лишь прислуживать Ахиллу и его приближенным во время ужина. Таким образом, я каждую ночь была на виду – и без вуали, – и поначалу это ввергало меня в ужас, потому что я привыкла вести замкнутую жизнь, скрытую от мужских взглядов. Я не сразу поняла, зачем Ахиллу это нужно. Но потом вспомнила, что я досталась ему в награду, в воздаяние за убийство шестидесяти человек. Конечно, ему хотелось похвастаться мною перед гостями. Было бы глупо заполучить трофей и прятать его где-то в кладовой. Хочется держать его у всех на виду, чтобы другие завидовали.

Я ненавидела разносить питье во время трапезы, но Ахиллу, конечно же, не было до этого дела. И, что странно, вскоре это перестало волновать и меня. Свободному человеку этого не понять. С рабом не обращаются как с вещью. Раб и есть вещь, как в собственном видении, так и в глазах окружающих.

Так или иначе, я расхаживала вдоль столов, наполняла кубки вином и улыбалась – постоянно улыбалась. Все взоры были обращены ко мне, и тем не менее, когда я склонялась над их плечами, никто не пытался облапать меня и не отпускал похабных шуток. Я была под защитой, как во дворце моего супруга, – возможно, даже лучшей, поскольку каждый понимал, что стоит переступить черту, и придется отвечать перед Ахиллом. Иными словами, расстаться с жизнью.

Ахилл и Патрокл сидели за отдельным столом. Они поднимали тосты и смеялись вместе со всеми, пока разговоры не перерастали в размеренный гул. И тогда они разговаривали преимущественно друг с другом. Если вспыхивала ссора – а они вспыхивали, и довольно часто, ведь эти люди с детских лет приучены отвечать на малейшие уязвления собственной чести, – так вот, Патрокл немедленно вставал, успокаивал и примирял воинов, призывал пожать руки, обменяться шутками и, наконец, сесть за стол друзьями. После он возвращался к Ахиллу, и их беседа тотчас возобновлялась. Нельзя сказать, что это были отношения равных, пусть Ахилл и был неизменно обходителен и всегда – по крайней мере, на глазах у других – называл Патрокла «благородным» или «сиятельным». Однако тот явно находился в подчинении, на вторых ролях. Впрочем, это не вся истина. Однажды я увидела, как они вместе шли по пляжу, и Патрокл положил руку Ахиллу на шею. Такой жест, возможно, подобал в отношении сына или младшего брата, но вряд ли кто-то еще в лагере, позволив себе подобное, остался бы при этом в живых.

Похоже, что ты подолгу за ним наблюдала.

Да, я наблюдала за ним. Каждую сознательную минуту – а я редко позволяла себе засыпать в его присутствии. Странно – я сказала, что «наблюдала за ним», и сразу захотелось добавить «словно коршун». Ведь именно так говорят люди? Так обычно описывают пристальный, немигающий взгляд. В моем случае все обстояло иначе. Ахилл был коршуном, я же – его пленницей, с которой он мог делать все что вздумается. Я была целиком в его власти. Если однажды утром он проснулся бы и решил забить меня до смерти, никто не помешал бы ему. О да, я смотрела на него, смотрела как мышь.

После ужина я проводила остаток вечера с Ифис, наложницей Патрокла, доставшейся ему от Ахилла. Обычно мы сидели на кровати в кладовой и ждали, когда нас призовут. Патрокл посылал за ней почти каждую ночь, что неудивительно при ее нежности и красоте. Она была подобна ветренице, дрожащей на своем тонком стебельке, такая хрупкая, что, кажется, не выдержит и легкого дуновения, и все же никакой ветер ее не сломит. Мы много разговаривали, однако не касались прошлого и не рассказывали, какую жизнь вели, прежде чем оказались здесь. Так что в каком-то смысле я знала о ней очень мало. Именно так, мы все заново рождались в свой первый день в лагере. Ифис понимала, как ей повезло, что она досталась Патроклу, неизменно доброму. Я заметила, как тот внимателен к ней и ласков, но подозревала, что он предпочитал Ифис другим девушкам только потому, что получил ее от Ахилла.

Поначалу Патрокл не внушал мне доверия своей добротой, потому что я не могла постичь этого. В грубом безразличии Ахилла было куда больше смысла. Едва ли он удостоил меня парой слов. Но когда моя настороженность стала слабеть, я помногу разговаривала с Патроклом. Помню, как однажды он застал меня плачущей и сказал, чтобы я не терзалась – что он может подтолкнуть Ахилла взять меня в жены. Это было так неожиданно, что я не знала даже, как ответить, и поэтому просто помотала головой и отвернулась.

Моим утешением стали предрассветные вылазки к морю. Я заходила по пояс в воду и, стоя на носках, чувствовала, как волны, откатываясь, тянут меня за собой. Нередко с моря наползал туман, иногда такой плотный, что я не видела ничего вокруг. Окутанная этим саваном и будто невидимая, я ощущала умиротворение или была к этому очень близка. Мои братья, чьи непогребенные тела, должно быть, лежали теперь кучей обглоданных костей, словно слетались ко мне. Эта полоса гальки, у самой кромки воды, принадлежавшая попеременно то морю, то суше, стала естественным местом наших встреч. Эфемерные в своей сути, их души не принадлежали ни к живым, ни к мертвым. Что можно было сказать и обо мне.

Окутанная туманом и невидимая, я все же была не одна. Ахилл плавал каждое утро перед рассветом, хоть наши пути никогда не пересекались. Он или не замечал меня, или просто не обращал внимания. Я не представляла для него интерес, и он вообще не воспринимал меня как личность. Когда за ужином я ставила перед ним блюдо или кубок, он не удостаивал меня даже взглядом. Я существовала для него лишь в постели. Да и тогда была скорее предметом, составленным из частей тела. В частях тела Ахилл разбирался превосходно, в этом состояло его ремесло. Лишь однажды я действительно почувствовала на себе его взгляд – в тот краткий миг, когда он рассматривал меня перед войском. Да, Ахилл смотрел на меня, но только затем, чтобы убедиться, что вознаграждение соразмерно его заслугам.

Он не говорил со мной, не смотрел на меня – но посылал за мной каждую ночь. Я успокаивала себя тем, что однажды – и возможно, уже скоро – все переменится. Ахилл вспомнит Диомеду, девушку, которая была его любимицей, пока не появилась я. Или, что лучше, разграбит еще один город – видят боги, его жажда к разорению городов не знает границ, – и войско преподнесет ему в награду очередную напуганную, дрожащую пленницу. И тогда уже она будет прислуживать гостям, ее Ахилл захочет выставить напоказ. А я смогу наконец-то укрыться в безвестности женских хижин.