Читать книгу "Артур, Луи и Адель - Дана Делон"

– Артур.

Я пожал его кисть и ответил:

– Луи.

Это было началом. Маленьким ростком, из которого впоследствии выросло целое дерево.

Хуго был спортсменом, все лето он тренировал Артура, учил его защищаться и давать сдачи. И даже обещал по приезде в Париж записать в секцию бокса. Меня же спорт никогда не увлекал. Я всегда наблюдал за их тренировками, но не влезал, скорее ждал окончания, чтобы наконец занять Артура другими делами.

Это стало традицией. Каждое лето Хуго и Артур возвращались в дом на юге. Каждое лето мы вновь встречались и дружили так, словно и не были весь учебный год вдали друг от друга. Мы росли вместе, открывали для себя что-то новое. Зеленые, ничего не знающие, мы строили из себя взрослых. В какой-то момент мы оба очень вытянулись, и на нас стали обращать внимание девочки постарше. Частенько мы тупили, были невероятные провалы, когда мы пытались познакомиться с понравившейся девчонкой, но язык прилипал к небу, а здравые мысли покидали голову. Но мы справились и в 15 лет уже гуляли с девушками постарше, а на вопрос: «Ты делал это раньше?» – кивали утвердительно и уверенно. Клянусь, мы бы даже детектор лжи обдурили. А после в шоке рассказывали друг другу:

– Господи, она засунула туда палец.

Или:

– Ты не представляешь, что она вытворяла своим языком, а еще и с шампанским…

Словом, наша летняя жизнь преобразилась.

Так прошло десять лет, а после окончания школы дедушка сказал, что я буду учиться в бизнес-школе в Тулузе. Я никогда не спорил с ним, старался тихо выполнять, что от меня требовалось. Я напоминал ему сына-неудачника, и мы крайне редко общались. Он занимался своей жизнью, а я приезжал на Рождество, с натянутой улыбкой встречая свою семью, и вновь уезжал обратно. Артур же в 16 лет оставил школу, решив полностью посвятить себя спорту. У него получалось. Он занимал первые места в юношеских соревнованиях. Хуго гордился им.

Возможно, многое изменилось, но не наше лето. Даже спустя десять лет после знакомства мы оба приезжали в домик на юге. Когда нам было по двадцать лет, произошла первая перемена. За завтраком Роза сказала, что Адель, та самая девочка, с которой она сидела до шести лет, хочет приехать и повидать ее. Мой дедушка, конечно, был не против: он так доверял Розе, что вопросов у него никогда не возникало. Поэтому Роза решила провести с нами воспитательную беседу.

– Девочка – подросток, у нее в данный момент сложности в общении с родителями. Поэтому она едет сюда. Ей всего шестнадцать лет, поэтому вы двое не вздумайте морочить маленькому ребенку голову. Все ясно?

Артур и я переглянулись, а после заржали в голос.

– Будь спокойна, Роза, малыши нас не привлекают.

Она одарила нас своим фирменным устрашающим взглядом.

– Я не хочу, чтобы она почувствовала себя одиноко, покажите ей тут все, хорошо? – Это не было вопросом, скорее приказом.

Конечно, мы с Артуром не планировали особо возиться с малявкой. Но мы никогда не были эгоистичными снобами.

– Покажем все в лучшем виде, – успокоил ее Артур.

И мы в тот же вечер свинтили на очередную тусовку. Мы с Артуром никогда не пили крепкий алкоголь и не принимали наркотики. Он был спортсменом, а я… От слова «наркотик» мое сердце начинало до одури колотиться, руки потели, а голова становилась тяжелой. Наверное, так бывает, когда знаешь, что твой отец умер от передоза. Возможно, так случается, когда дома спустя тысячу лет царит скорбь утраты, когда твой дедушка на тебя даже не смотрит, потому что ты напоминаешь ему об этой боли. Когда ты не можешь вспомнить черты своего отца, ты ненавидишь наркотики так сильно и так яростно, что вместе с ненавистью приходит и страх. Ведь он пытался бросить, проходил курсы реабилитации, клялся, божился, но они все равно оказались сильнее. Что же в них такого? Почему они рушат жизни? Вопросы, которые не давали мне покоя.

Но нам не нужны были наркотические вещества, чтобы веселиться. В свои двадцать лет мы были молодыми и упивались этой молодостью. Артур – высокий, крепкого телосложения, брюнет с невероятно пронзительными голубыми глазами. На лице загар, волосы выгорели на солнце, он улыбался, и белый ряд ровных зубов оттенял его кожу, а глаза сверкали на фоне темных волос. Я же зеленоглазый блондин, одного роста с Артуром, чуть худее, но жилистый, упругий. Волосы покрывали мочки ушей, на солнце сверкали золотом. Мы никогда не скучали, мы брали от жизни все, что она нам дарила. А жизнь, та еще прекрасная дева, – она нас любила, как никого и никогда.

* * *

То лето омрачил приезд моей матери. Если мой отец умер, то мать оказалась умнее. Она периодически лежала в клиниках, восстанавливалась, а затем вновь принималось за старое. За несколько дней до приезда Адель она расхаживала по особняку в полупрозрачной накидке и уделяла слишком много внимания Артуру. Она заигрывала с ним открыто, не стесняясь ни разницы в возрасте, ни того, что он друг ее сына, – словом, у этой женщины не было абсолютно никаких моральных ценностей. Артур ей нагрубил, сказав надеть на себя что-нибудь, поскольку вид ее старого тела не вызывает в нем ничего, кроме отвращения. Вот такой был Артур: многие называли его невоспитанным хамом, но он просто-напросто был честным и не терпел никакого рода издевательств. За это и за многое другое я очень сильно уважал его. Моя мать уехала в тот же вечер в Монако, ей стало с нами слишком скучно. Помню, мне было так стыдно за ее поведение, что я не мог открыто смотреть Артуру в глаза. Он подошел ко мне, положил руку на плечо и, заглядывая мне в глаза, твердо сказал:

– Я забыл, и ты забудь.

И на этом была поставлена точка.

* * *

А затем настал день X. Я прекрасно помню: мы, как два истукана, остановились перед белым джипом, откуда стремительно вылетела дикая фурия в ярко-красном платье с длиннющими темно-каштановыми волосами, покрывающими всю спину. Ее платье было коротким и обтягивающим, а ноги длинными и на вид спортивными, она не выглядела хрупко, скорее маняще-сексуально. Изгиб бедер, линия талии, высокая упругая грудь… А волосы, густые, тяжелые, слегка развевались на вечернем ветру. Я помню, как она посмотрела на каждого из нас с легким любопытством и наигранным безразличием. А еще я помню дикую дерзость в глубине темных глаз. Ей было шестнадцать, она была младше нас на целых четыре года, но смотрела с такой насмешкой, будто перед ней трехгодовалые дети голышом прыгают в бассейн. Мне на всю жизнь вонзился в душу ее взгляд и нахальное выражение лица. А еще у нее был проникновенный голос, с низкими нотками, не писклявый девичий, а, напротив, взрослый и притягательный. В нем не чувствовалось нервозности, неуверенности. Скорее легкое высокомерие. А когда она улыбалась, в недрах ее карих глаз плясали чертики, а полные губы так соблазнительно приподнимались, что хотелось тут же ее поцеловать. Я отругал себя за собственные мысли.