Читать книгу "Срединная Англия - Джонатан Коу"

Она собралась в туалет, встала, по мере возможности осторожно протиснулась мимо сидевших. Бенджамин обдумал ее слова. «Люблю тебя». С одной стороны, миг, вероятно, знаменательный: может, она заявила о своей к нему любви — впервые. Но с другой стороны, она бы тогда, конечно же, сказала: «Я люблю тебя». Разве «люблю тебя» — не что-то гораздо более обыденное, просто формула, сокращенный вариант выражения симпатии к кому-нибудь? Непонятно.

Дженнифер оставила телефон на столе. Он лежал прямо перед Бенджамином, вдруг зажужжал, Бенджамин взял его в руку и увидел, что пришло сообщение: «Освобожу четверг, если удобно. Роберт ххх».

Тоже непонятно. Кто этот Роберт? Потом она ему объяснила, что это бывший клиент, который стал другом. Значит, все, наверное, в порядке.

* * *

Среда, 11 мая 2016 года

Соан сидел на диване в одной футболке. Ноги расставлены, на голом бедре покоилась голова Майка. Майк с нежностью смотрел на пока еще вялый Соанов член, пощелкивал по нему, чтобы тот зашевелился. Чуть погодя поцеловал его и взял в рот.

Тем временем на телеэкране Борис Джонсон в Корнуолле запускал боевой автобус кампании «Выйти». Запуск включал в себя обращение на камеры, в руке Джонсона — пинта доброго корнишонского эля, за спиной — здоровенный красный автобус, на котором была накрашена какая-то статистика. В таком вот духе парламентарий-консерватор от Аксбриджа и Южного Руислипа излучал свое фирменное самоироничное жизнелюбие, к какому британская публика, судя по всему, относилась с большой нежностью, но Соана сегодня — как и всегда — от него с души воротило.

— Триста пятьдесят миллионов фунтов на НСЗ? — проговорил он. — Ага… мечтай, БоДжо.

— Можешь выключить эту фигню? — спросил Майк. — Я собираюсь вложить в то, чем занят, много сил. Буду признателен за твое полное внимание.

Джонсон тем временем рассказывал интервьюеру, что следующей в Евросоюз войдет Турция, в результате чего миллионы мусульман, мужчин и женщин, вскоре получат неограниченный доступ к Объединенному Королевству.

Соан фыркнул:

— Мудня!

— Как скажешь, — отозвался Майк и принялся вылизывать Соану левое яичко. — Но мог бы хоть «пожалуйста» сказать.

* * *

Воскресенье, 15 мая 2016 года

— Тебе холодно? — спросил Бенджамин.

— Нет, — ответил Колин. — Не холодно.

— Просто подумал, зачем тебе плед, вот и все.

С тех пор как вернулся месяц назад из больницы, Колин не выходил из дома. Более того, он едва высовывал нос из гостиной, а то даже из кресла перед телевизором, хотя Бенджамин понимал, что отец время от времени отсюда все же удаляется — спать или в туалет. На коленях у него постоянно лежал полосатый разноцветный плед — плод творческой фазы жизни, которую Шейла прошла в свои шестьдесят с чем-то, пока недолго заигрывала с искусством вязания.

— Он мне нравится, — объяснил Колин. — Милый плед. — Там же, у него на коленях, лежал журнал «Санди телеграф» с фотографией Бориса Джонсона на полстраницы; вид у Джонсона был как у серьезного государственника, глаза прищурены против света, на челе — устремленные вдаль Черчиллевы думы. — Ты с ним в одном колледже учился, да?

Бенджамин вздохнул. Он уже порядком устал от этого мифа, который, казалось, распространяется все шире.

— Мы не были знакомы, — сказал он. — Наши пути пересеклись. Ненадолго.

— Я видел ту статью в газете, про тебя. Там говорилось, что вы были друзьями по колледжу.

Бенджамин еще раз осознал, что, судя по всему, отец запоминает или забывает без всякой закономерности, ритма или причины, потянулся и взял газету:

— Так-так, и что же он на сей раз говорит?

Джонсон на сей раз проводил аналогию между Евросоюзом и нацистской Германией. В обоих случаях, рассуждал он, замышлялось создание европейского сверхгосударства с Германией во главе, сейчас — экономическими, в прошлом — военными методами. Бенджамин, чей интерес к политике за последние несколько недель возрос экспоненциально, совершенно оторопел. Политические дебаты в этой стране вот во что выродились, значит? Это из-за кампании перед референдумом или так всегда и было, а он не обращал внимания? Любой ли британский политик мог бросаться подобными сравнениями и не сомневаться, что ему это сойдет с рук, или же это особая привилегия Джонсона с этими его милыми патлами, самодовольными итонскими манерами и иронической ухмылкой, неизменно таившейся в уголках рта? Бенджамин вернул отцу газету, и тот сказал:

— Кучу денег истратили, когда тебя отправили в Оксфорд. У него получилось гораздо лучше, чем у тебя, а?

— Серьезно?

— Он дело говорит. Чуть ли не единственный. Шесть лет нам понадобилось, чтобы остановить немцев. Хрен какой помощи мы от кого получили, кроме американцев, в последнюю минуту. А теперь ты погляди на них. Помыкают нами. Втолковывают, как и что нам делать. Смеются над нами у нас за спиной.

Тоска. Бенджамин уже не понимал, как ему быть, когда отец принимался вот так рассуждать.

— Чаю, пап? — предложил он от отчаяния.

— Нет, спасибо. Добудь мне почтовый бюллетень.

— Что?

— Для референдума. Из дома я, может, выйти не смогу, но меня это не остановит, я слово свое скажу.

Бенджамин кивнул.

— Окей. Конечно.

— Мне нужны бланк, конверт и марка. Устрой мне это, ладно?

— Запросто.

Бенджамин глянул на часы на стене. Приличия требовали, чтобы он побыл еще полчасика. Когда Лоис переедет, станет полегче.

* * *

Понедельник, 23 мая 2016 года

Аника уже была совсем взрослая, и из школы ее забирать не требовалось, однако раз в несколько дней Чарли все равно приезжал за ней, предполагая, что ей это нравится, если не просит перестать. Их с Аникой путь к дому Ясмин всегда складывался так, что Чарли поначалу терялся, а потом его это стало веселить, и он в конце концов попросту принял все как есть. Переполненная впечатлениями долгого дня, историями, которыми необходимо поделиться, и потаенными чувствами, требовавшими выхода, Аника изливала на Чарли потоп своего монолога, длившегося минут пятнадцать, бурную реку слов, какую не остановить и на самую малость.

Прекращалось все так же внезапно, как и начиналось. Аника не ждала, пока Чарли предложит какие-нибудь свои соображения, — она попросту умолкала, вытаскивала смартфон и весь остаток дороги хмурилась, глядя в него, время от времени прокручивая и щелкая. Завершали поездку в молчании. Чарли теперь уже понял, что ему полагалось быть всего лишь слушателем, необходимым бездеятельным сосудом для ее мыслей и секретов, и он эту задачу выполнял с радостью.

Сегодня она описывала перепалку с учительницей испанского на уроке перед переменкой — учительница славилась своей склонностью заводить любимчиков (Аника к ним не относилась) и бесстыдно обращаться с ними по-особому, — и тут: