Читать книгу "Книжные воры. Беспрецендентная хроника расхищения библиографических сокровищ Европы - Андрес Ридел"

В спартанском кабинете Себастьяна Финстерваль-дера в Центральной и региональной библиотеке Берлина мы вовсе не собирались прикоснуться к одному из столь крупных реституционных дел, однако стояли гораздо ближе к самой сути реституции. Здесь возвращение собственности — несколько сотен дел с начала проекта несколько лет назад — происходило безо всякого стороннего внимания. Не было ни громких заголовков, ни скандалов, ни интереса со стороны не упускающих своего юридических фирм. В большинстве случаев стоимость почтовых расходов превышала стоимость возвращаемых книг. Эта реституция совершенно свободна от капиталистического аспекта, свойственного рынку искусства. Ценность этих книг заключается в другом — деньгами ее не выразить. Финстервальдер и его коллеги считают, что на них лежит моральное обязательство вернуть потерянное — книгу за книгой.

«Люди в Израиле спрашивали меня, зачем мы занимаемся этой мелкой, трудоемкой работой. Почему бы просто не передать книги еврейских семей Национальной библиотеке Израиля? Но зачастую еще есть возможность отыскать потомков или выживших, а потому я считаю, что мы должны вернуть книги именно им. Я уверен, что это правильно. После этого они смогут передать книги туда, куда сочтут нужным, но это решение за них не могу принять ни я, ни какая-либо библиотека Израиля», — говорил он.

Я положил коричневый конверт с оливковой книгой в рюкзак. Меня переполняло чувство ответственности, которое скоро трансформировалось в нечто другое. Через несколько дней, когда я сел на самолет, летящий из Берлина в английский Бирмингем, книга все еще лежала у меня в рюкзаке. Я ее почти не касался. Однако несколько раз за последние дни я открывал рюкзак и заглядывал в коричневый конверт, чтобы удостовериться, что она на месте. Не знаю даже, куда она могла деться. Разве кто-то решил бы ее украсть? Но при мысли о ее возможной пропаже мне становилось не по себе. Да, оливковая книга не была сокровищем — в ином случае мне, пожалуй, было бы легче. Будь она ценной, после пропажи ее можно было бы заменить, однако эта книга была незаменима.

Но книги гнили не только в сараях на задворках Берлина. В октябре 1990 года российская «Литературная газета» написала, что два с половиной миллиона немецких трофейных книг были свалены и забыты в церкви в поместье Узкое на юго-западе Москвы. Несколько десятилетий сырости, раздолье грызунов и растущее одеяло голубиного помета превратили книги в гниющую массу. Статья привлекла большое внимание не только в Советском Союзе, но и в Германии. Факт масштабного расхищения немецких коллекций был открыто признан впервые — это стало следствием политики гласности, которую Михаил Горбачев запустил в попытке модернизировать советскую систему.

Реформы Горбачева, гласность и перестройка в итоге ускорили падение империи. В частности, гласность обнажила проблемы системы и тем самым подорвала ее авторитет. Тогда же впервые была озвучена информация о трофейных грабежах в ходе войны, которая до той поры оставалась засекреченной. В послевоенный период некоторые коллекции были возвращены, однако только странам Восточного блока. Вопрос о реституции никогда не поднимался, особенно в отношении стран Запада и материалов, которые оказались в сталинском тайном архиве.

Последующее открытие советских архивов не только дало возможность по-новому взглянуть на нацистские грабежи, описанные в миллионах конфискованных немецких документов, но и показало, что миллионы книг и тысячи полок архивных материалов, которые долгие годы считались потерянными во время войны, на самом деле все это время хранились на стеллажах библиотек и архивов Советского Союза.

Прояснилась также и трагическая судьба трофейных книг. Эти книги истрепались, сгнили в хранилищах или были выброшены на свалки. Они снова и снова подвергались масштабным чисткам, проводимым архивистами, библиотекарями и цензорами, а эти чистки весьма напоминали борьбу с «дегенеративной литературой», которая велась в нацистской Германии в 1930-х годах. Зачастую одни и те же книги выбирались обеими сторонами — либо как буржуазная, либо как упадническая литература.

После распада Советского Союза встал вопрос о возвращении трофеев. Шаг в этом направлении был сделан в 1992 году, когда состоялась конференция сотрудников российских и немецких библиотек. Среди российских делегатов были представители крупнейшего получателя иностранных трофейных книг — Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы имени М. И. Рудомино (ВГБИЛ). Маргарита Рудомино руководила библиотекой во время войны, именно она отвечала за вывоз книг из Германии. В духе гласности библиотека опубликовала каталог конфискованных ценных книг, изданных в XVI веке.

Конференция привела к созданию комиссии по возврату старинных, ценных книг. Пытаясь вернуть свои книги и архивные материалы, в переговоры с Российской Федерацией вступили и другие страны, включая Нидерланды, Бельгию, Венгрию, Норвегию, Польшу, Австрию и Францию. Подобные переговоры начались и с получившими независимость Украиной и Белоруссией, которые также приняли миллионы трофейных книг.

Несколько библиотек проявили инициативу по примеру ВГБИЛ в Москве, поэтому еще до конференции 1992 года Амстердамскому университету вернули 604 книги, украденные нацистами. Нидерланды, Бельгия и Франция приняли участие в идентификации и возврате архивных материалов, которые, предположительно, находились в России. Масштаб российских архивных грабежей стал очевиден, когда с Францией заключили договор о возврате 7000 полок материалов из сталинского секретного архива в Москве. Среди прочего в эту партию вошли архивы французской тайной полиции и французских масонских лож, а также частные архивы Леона Блюма, Марка Блока и французской ветви семейства Ротшильдов. Архивы вернули не безвозмездно. Французская сторона не только заплатила 3,5 миллиона франков наличными, но и передала России связанные с российской историей архивы.

В это же время начали всплывать бесценные исторические документы из секретных российских архивов. Представитель президента Бориса Ельцина передал Польше секретные документы о произошедшем во время войны расстреле в Катыни, где силами НКВД были казнены 22 ооо поляков, включая несколько тысяч польских офицеров.

Однако оптимизм и надежды, которые определяли взаимоотношения Востока и Запада в начале 1990-х годов, вскоре рассеялись. Хотя российский президент Борис Ельцин заключил соглашения о реституции с рядом пострадавших стран, в Государственной думе его великодушие подверглось осуждению.

Сопротивление в первую очередь оказали правые националисты и коммунисты, которые активно противились каждому случаю реституции. Вскоре оппоненты заручились поддержкой думского большинства, и в 1994 году возвращение французских архивов было заморожено. К этому времени во Францию успели переслать примерно три четверти материалов, но несколько грузовиков, отправленных в Москву, вернулись назад пустыми. Уплаченная Францией крупная сумма денег, которую планировалось потратить на создание микрофильмов документов, так и не была получена — должно быть, она исчезла где-то по пути. Подобное случилось не в последний раз.

Противники реституции утверждали, что все ценности, привезенные в Россию трофейными бригадами, были не украдены, а «освобождены Советской армией» и потому доставлены в Советский Союз на вполне законных основаниях. Господствовало мнение, что Россия не обязана ничего возвращать. Однако это мнение разделяли далеко не все: многие академики, библиотекари и — главное — чиновники администрации Ельцина полагали, что необходимо провести определенную реституцию для восстановления отношений с Западом. И все же российские националисты и коммунистическая партия отвергали все подобные доводы и пропагандировали полный отказ от реституции. В газете Коммунистической партии «Правда» то и дело появлялись заголовки вроде «Ограбят ли российский народ еще раз?».