Читать книгу "Голос - Кристина Далчер"

Преподобный Карл Корбин, должно быть, безумен, по-настоящему безумен. Интересно, думал ли он о неизбежных последствиях своего плана? Понимает ли он, какие разрушения – и не только в Европе, но и во всем мире, – принесет воплощение этого плана в жизнь? Прекратится поставка продовольствия и полезных ископаемых. Исчезнут банки и биржи. Остановится транспорт, и любые перемещения, кроме, пожалуй, ходьбы пешком или – изредка – верхом на лошади, станут невозможны. Предприятия остановятся. В течение нескольких недель большая часть населения земного шара попросту погибнет – от голода, от жажды, от насилия. А те, что останутся в живых, будут вынуждены вести жалкую жизнь, и им будет далеко даже до героев детской книжки «Маленький домик в прериях»[47], ибо они будут вынуждены строить себе землянки, а не только собирать сено в стога и превращать кукурузу в силос.

Возможно, впрочем, именно этого преподобный Карл и хочет. Возможно, и он, и его Истинные не настолько безумны, как кажется. Во всяком случае, они, конечно же, не настолько безумны, чтобы перерезать те нити, благодаря которым пляшет их марионетка – президент Майерс.

– Мы готовы, Джин, – говорит Лоренцо, держа в руках шприц. – Теперь твоя очередь, ты ведь окажешь нам честь?

Я беру у него шприц, еще раз проверяю жидкость на присутствие остаточных пузырьков воздуха – воздух нам необходим, но он ни в коем случае не должен попасть в мозговой кровоток миссис Рей – и снимаю с иглы пластмассовый колпачок.

Морган нервно облизывается, когда я ввожу иглу в катетер и, затаив дыхание, медленно нажимаю на поршень.

– Все будет хорошо, миссис Рей, – машинально повторяю я.

А в помещении вдруг отчего-то становится жарко и душно, как в сауне. Мне не хватает воздуха.

Рядом со мной Лоренцо включает секундомер, и мы напряженно ждем. Глаза всех прикованы к старой женщине в инвалидном кресле.

Мне кажется, что прошло несколько часов, а на самом деле, как мне говорят, всего десять минут, когда я вижу, что Делайла Рей подносит руку к катетеру, вставленному ей в череп, потирает пальцами какое-то местечко у левого виска под седыми волосами и поворачивается к прозрачному кубу из плексигласа, в котором сидит мой кролик по кличке Барабанщик.

– Какой очаровательный зверек, – говорит она. – Это же настоящий флоридский кролик! Когда я была девочкой, у нас был полон вольер таких.

И я вдруг чувствую, что воздух вокруг становится чище, точно в тропиках после муссонного дождя.

Глава шестьдесят вторая

У меня праздничное настроение. Мне хочется танцевать. Или пройтись колесом по всему нашему пустому коридору. А еще мне хочется шампанского, шоколада и фейерверков.

Я чувствую себя – пусть даже чуточку – кем-то вроде бога.

А еще я чувствую, что моя жизнь, вполне возможно, окончена.

Морган оставляет нас, с кем-то коротко переговорив по телефону и во время этого разговора постоянно употребляя выражения «моя команда», «мой проект» и «моя работа». Он все еще ухмыляется, проходя мимо нас к дверям, затем подзывает к себе уборщика, вынуждая парня приноравливаться к его чрезмерно быстрой походке, и приказывает ему немедленно отвезти миссис Рей обратно в ее частную лечебницу. У него, у Моргана, естественно, полно куда более важных дел.

– Итак, – говорю я, поворачиваясь к Лоренцо, – я полагаю, что это все.

– Совсем необязательно. – И он выразительно смотрит на холодильный шкаф, где по-прежнему стоят шесть пробирок, помеченных смертельной красной буквой «Х».

– Неужели это возможно? – шепчу я.

– Да, и это единственный выход. – А у меня в голове точно заезженная пластинка крутится тот вопрос, который я вчера ночью задала Патрику: «А ты мог бы убить человека?»

– Нам их отсюда никогда не вынести, – лепечу я.

Лоренцо открывает дверцу холодильника и вытягивает оттуда пробирки с тем смертоносным нейропротеином, который воссоздан по его формуле – с тем страшным ядом, который даже в самом незначительном количестве оказался способен убить дюжину мышей.

– Нам достаточно одной пробирки, Джианна.

Я смотрю на настенные часы. Обе стрелки указывают точно вверх. Когда я сегодня утром приехала, на пропускном пункте дежурил сержант Петроски. Он, помнится, все зевал, здороваясь со мной. Значит, он, скорее всего, дежурил в ночную смену и, следовательно, сейчас отсыпается дома. А ведь он – мой единственный союзник в этом здании.

Ну, хорошо. Тогда перейдем к плану Б.

Вот только никакого плана Б у меня нет.

Или все-таки есть?

Рядом с основным помещением лаборатории есть крошечная, размером со шкаф, туалетная комната – всего полтора квадратных метра, плиточный пол, унитаз и крошечная раковина, над которой висит сушилка для рук, жуткое устройство, воющее, как сдвоенный двигатель реактивного самолета, и испускающее такой горячий и сухой воздух, что кожа на руках высыхает и натягивается прямо на глазах, точно в научно-фантастическом фильме. Я наклоняюсь над холодильником, осторожно вынимаю одну из пробирок и еще более осторожно опускаю ее себе за лифчик, затем беру из ящичка на столе одну хирургическую перчатку – ту, что без порошка внутри, – надуваю ее и говорю:

– Я сейчас вернусь. – Затем, подумав, прихватываю с собой еще две перчатки и удаляюсь в сторону того маленького туалета.

Лоренцо удивленно поднимает бровь.

– Было ведь шесть пробирок, верно? – говорю я ему и слышу, как у меня за спиной закрывается холодильный шкаф, а затем из крана над раковиной в чистую пробирку льется вода.

Солдаты никогда особо тщательно нас не обыскивают, ни утром, когда мы входим в здание, ни вечером, когда мы оттуда выходим. В конце концов, они обыкновенные люди. К тому же, вполне возможно, за этот год жизни в новом, мужском, мире, где практически отсутствуют говорливые и властные представительницы женского пола, они совершенно отвыкли от необходимости беспокоиться насчет всяких женских уловок и основательно подзабыли наши особые женские секреты и наши многочисленные способы утаивать все, что угодно, не говоря уж о таких маленьких предметах цилиндрической формы. Возможно, они так долго заставляли нас молчать, что у них стерлись даже малейшие подозрения насчет нашего женского коварства.

Я пять раз проверяю пробку в пробирке, прежде чем она кажется мне достаточно надежной и безопасной, затем засовываю пробирку в латексный палец перчатки, завязываю его узлом, а ненужное отрезаю; ту же процедуру я повторяю и с двумя другими перчатками. В итоге получается некий узелок из голубого латекса, больше уже, пожалуй, не цилиндрический и не такой уж маленький. Больше всего он похож на какую-то неуклюжую затычку. «Какого черта ты беспокоишься, – говорю себе я. – У тебя же там пролезли целых четыре детских головки, причем дети были крупные и вполне доношенные». Короче, вытерпеть небольшой дискомфорт в течение ближайшего часа мне вполне по силам.