Читать книгу "Порода. The breed - Анна Михальская"

— Из России?!

— А вы не знали? Я думал, Энн вам говорила. У моего деда до вашей революции были птицефермы на юге России — от Курска до Украины — обширные хозяйства, крупный бизнес. Он и сахаром занимался… Энн и Екатерина до сих пор поддерживают связь. Но в последние десятилетия Her Serene Highness [131] не покидает Дэвон. Точнее, своей деревни. Деревня называется Black Dog [132] — забавно, правда? Живет там одна уже много лет — ее мать скончалась в конце пятидесятых. С тех пор в память о ней она держит борзую — только одну, и всегда белую.

— Ее Светлость?

— Это особа высокого происхождения. Весьма, весьма высокого. Энн вам сама расскажет перед отъездом — а не то я что-нибудь перепутаю. Появились вы, Энн вспомнила о России, о судьбе своей подруги, и вот — теперь она мечтает, чтобы вы и старая леди увиделись. Мечтает послать ей вас от себя в подарок — ну, такой привет, что ли. Думает, что ей будет приятно посмотреть на русское лицо. Да, на такое женское лицо, какие она видела в России до революции. Да-да, это про вас. Энн вспомнила. Когда вы приехали, она мне сказала: поедем, я хочу тебе показать старинное русское лицо. Таких теперь нет — в Англии, по крайней мере, я таких русских не видела. Глядя на нее (то есть, Анна, на вас) — я вспомнила детство, Россию, princess Екатерину. Поедем. Ну, я и поехал… — Ричард чуть сжал мою руку. — А потом ей пришло в голову, что и Екатерина должна вас увидеть. Что вы просто не можете уехать, пока она вас не увидела. Потому что для princess Catherine это будет все равно что попасть на родину — на ее настоящую родину, в Россию, которой больше нет. Такой подарок.

Я молчала. Я привыкла думать, что есть люди красивые и некрасивые. И есть совсем на других не похожие. Сама же я не принадлежу ни к тем, ни к другим, ни, собственно, даже к третьим. Привыкла к тому, что я — никакая. Даже так: к тому, что меня как бы и нет. Есть другие.

Но сейчас я впервые почувствовала свое лицо. Сначала как немного неудобную маску. Такое особое, нежное прикосновение к коже, будто рука любимого легла на лоб, коснулась щек. И, глядя невидящими глазами в иллюминатор, напряженно, страстно переживала нарастающее, все более полное сродство и, наконец, слияние. И пообещала себе: никогда, никогда не забуду. Где бы я ни оказалась — даже если вдруг придется все-таки вернуться на родину, жить в Москве — ни за что не забуду: я есть. Вправду существую. И у меня есть лицо. Особое, мое. Нет, лучше! Не просто мое. Такое, что некогда были. Такое, каких уже нет.

— Вы смотрите вниз, Анна? И не боитесь! Ну, что я говорил.

Я очнулась и, сперва отшатнувшись, вновь осторожно заглянула в круглое окно. Внизу проносился мир — нарядный, праздничный, летний. Мне было весело и совершенно не страшно. С таким лицом, и такая Я — да как я вообще могла чего-то бояться! Я непроизвольно высвободила руку.

— Ричард, я так рада! Спасибо. А можно теперь я посижу у окна?

Мы поменялись местами, и я стала смотреть вниз. Сверху, из-под облаков, Англия, а может, уже и Шотландия, выглядела очень забавно. Больше всего она напоминала шахматную доску, аккуратно разделенную на ровные клетки. Я вгляделась пристальней. Да. Каждая клетка была полем, а границами служили изгороди — зеленые — боярышниковые, ивовые, туевые, шиповниковые, — или каменные, сложенные из серых гранитов, белых известняков или черных гнейсов. О! — подумала я. — Вот, оказывается, откуда взялась игра в шахматы в «Алисе»! Льюис Кэролл не смотрел на свою страну с неба, а как точно ее увидел. Я вспомнила про гигантские ножницы в боковом кармане сумки и засмеялась. Ричард взял меня за руку — медленно, бережно.

— Жаль, что вы больше не боитесь, Анна. — Он наклонился к моей руке, прижался к ней лбом, поднес к губам и отпустил. Губы были сухие и теплые.

— Ну как, подлетаем? — спереди в кресле зашевелилась Мэй, встряхнула пышными атласными волосами, подкрасила губы алой помадой и с улыбкой обернулась. Ее синие глаза чуть затуманились, и она взглянула в окно.

— Да, уже близко. Слушай, Анна! — Она тихо запела. Зазвучали тягучие, печальные ноты старинной шотландской песни — флейтово-чистые, как прозрачные струи ручья, как голос черного дрозда у воды:

And ye’ll take the high road, And I’ll take the low road, And I’ll be in Scotland afore ye… But me and my true love Will never meet again On the bonny, bonny banks of Loch Lomond… [133]

Мэй пела на шотландский манер, слова звучали необычно, раскатисто, и от этого особенно мужественно.

— Вот о чем я сейчас думаю, Анна. Только о Дункане. Слышу его голос. Это он поет для меня. Что ж, он уже там, и ждет. Через час будем на берегу Лох Ломонд. Там, где нам не суждено больше встретиться. И все же он ждет. Я верю.

У выхода нас ждал невысокий шотландец — в сером теплом твиде, подвижный, розовощекий. Поцеловал Мэй. Задумчиво и сердито взглянул на нас с Ричардом. Говорил Мерди точно так, как Мэй пела балладу — грубовато, мужественно, даже, пожалуй, резко, иногда будто порыкивая. И улыбался редко — куда реже, чем англичане. Мерди Макинрей, родной брат Дункана, был первый шотландец, которого мне довелось встретить, и он был похож на русского. Мерди ругал все подряд — машину, дороги, бензин, налоги, цены, политику, англичан. Я почувствовала себя дома.

Мерди вел свой юркий, довольно скромный автомобиль так же, как говорил — резко и решительно. Мимо промелькнули улицы и пригороды Глазго, и мы понеслись куда-то по зеленым холмам, чьи склоны становились круче и круче. Дорога делалась все пустынней, холмы все выше. Трава на склонах казалась низкой, как мох, и высоко-высоко на ней белели подвижные точки. Это паслись овцы. С самых крутых склонов трава отступала, обнажая черные гнейсовые скалы, по которым тонкими пенными струями ниспадали водопады — белые нити на черных плащах гор. Дороги кружили у подножья, между горами и глубокими впадинами озер. Водная гладь казалась то маслянисто-черной, когда набегали тучи, то пронзительно- голубой, если небо прояснялось. Bonny broom [134] местами покрывал холмы сплошным рыжим ковром, словно мохнатая звериная шкура, оставляя овцам самые высокие участки.

— А где же живут олени? Red deer [135]? — спросила я. — Чем дальше мы продвигались, тем больше я убеждалась, что вся Шотландия состоит из холмов с овцами, гор с нитками водопадов, серых лент дорог и воды.