Читать книгу "Рок семьи Романовых. "Мы не хотим и не можем бежать..." - Хелен Раппапорт"

«Ее считают вольным или невольным агентом Германии и главной, хотя, разумеется, и невольной причиной революции… Должен добавить, что неприязнь к императрице Аликс независимо от того, оправданна она или нет, достигает такой крайней степени, что она безусловно станет непреодолимым препятствием для ее поселения в Соединенном Королевстве»26.

Даже после своей смерти Александра продолжала оставаться объектом самой лютой ненависти во всей этой печальной истории.

Британский король появился на сцене только в середине августа. Вернувшись 14-го числа с фронта, Георг V послал хотя и запоздалый, но благожелательный ответ Альфонсо через сэра Артура Хардинджа, своего посла в Испании.

«Я буду очень признателен, если Вы, благодаря эффективному использованию своего влияния, сумеете добиться освобождения российской императорской семьи из того плачевного положения, в котором она находится сейчас»27.

Британская военная разведка желала заручиться также поддержкой генерал-майора Пуля, главы британских экспедиционных сил в Архангельске. Ему было дано следующее указание: «Если у вас есть возможность оказать им помощь и спасти их, мистер Бальфур желает, чтобы вы это сделали»28.

Итак, британский министр иностранных дел Артур Бальфур наконец-то сменил пластинку, как и многие другие участники этой истории, до тех пор упорно предпочитавшие держаться в стороне. Но для того, чтобы побудить их наконец хоть к какому-то действию, понадобилось подтверждение злодейского убийства Николая.

Даже Ватикан принял участие в этой лихорадочной, объединившей всех кампании по вывозу российской императорской семьи в безопасное место. 11 августа ватиканская газета Osservatore Romano сообщила, что папа Бенедикт XV (который, как и Альфонсо занимался во время войны гуманитарной работой) «предложил оплатить все расходы по доставке семьи Николая II из России в Испанию, попросив заинтересованные правительства действовать как можно быстрее, исходя из чувства сострадания»29. Она также предложил вдовствующей императрице убежище и «ежегодную ренту, которая позволит ей жить с достоинством, которое приличествует ее положению»30.

Это сообщение в газете было изложением (к счастью, очень кратким) невыносимо раболепной телеграммы, которую папский нунций Эудженио Пачелли послал германскому канцлеру, извещая того о желании его святейшества «помочь этим несчастным высокопоставленным особам… и сделать все возможное, чтобы… страдания этих бедных царственных особ, которые из сияния, окружавшего трон, были низвергнуты в состояние крайней нужды, были облегчены»31. Личное ходатайство папы дошло до советских властей 19 августа и получило положительный отклик у Совета народных Комиссаров (Совнаркома). Разумеется, все это была фикция. Между тем Ватикан заверил германское правительство, что, как и вдовствующей императрице, царице и ее дочерям также будут обеспечены «достойное жилище» и «возможность вести подобающий им образ жизни»32. Однако на немцев эта запоздалая папская инициатива не произвела особого впечатления; вопроса она не решала. Сейчас их, помимо всего прочего, заботила судьба находящихся в заключении в Петрограде великих князей: Георгия Михайловича, Николая Михайловича, Дмитрия Константиновича и Павла Александровича – немцы настаивали, чтобы их освободили и отправили к родственникам в Крым. Датский посол Скавениус даже пытался «выкупить их», предлагая за них советскому режиму 500 000 рублей33.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как вся царская семья была убита, но король Испании, не подозревая об этом, продолжал играть роль в отвратительном фарсе советского режима, который им манипулировал. 22 августа Фернандо Гомес Контрерас получил из Мадрида инструкции продолжать переговоры о вывозе царской семьи из России в Испанию. В начале сентября он отправился из Петрограда в Москву вместе с датским послом Виллемом Аудендейком, чтобы встретиться с Чичериным в Народном Комиссариате иностранных дел, который тогда располагался в гостинице «Метрополь». Народный комиссар был явно раздосадован, но вел себя так, будто особы, о которых шла беседа, были все еще живы, и даже сказал двум дипломатам, что он «не может понять, как представители стран, все еще управляемых монархами, могут вступаться за императорскую семью, виновную в бедах, которые народу приходилось терпеть веками»34. Однако он подыграл испанскому посланнику, заявив, что, выдавая разрешение царской семье уехать в Испанию, Советская власть пошла бы на большой риск, поскольку такой шаг мог бы способствовать росту контрреволюционного движения против России там. Гомес Контрерас возразил, что есть мало мест, где царская семья была бы дальше от любой политики, чем сельские районы Испании. В ходе этой беседы ему стало ясно, что Чичерин намекает, что если бы нейтральная Испания официально признала Советское правительство, то она могла бы взамен получить выгодную уступку – выдачу ей Романовых. Даже мертвая, императорская семья оставалась полезным козырем на переговорах; Альфонсо уже предвидел, что официальное признание может быть «ценой, которую советский режим потребует в обмен на согласие» принять его предложение35.

На протяжении всей беседы с Чичериным Гомесу Контрерасу было глубоко не по себе, однако, уходя, он получил заверение, что его просьба будет передана во ВЦИК. Он сообщил о своих сомнениях Мадриду, заметив в заключение: «Я ушел с этой встречи, полностью убежденный в порочности и вероломстве этих людей, превосходящих все мыслимые пределы»36. Эта фраза сама по себе о многом говорит. Он не видел простого решения поставленной перед ним задачи и считал, что в попытках спасти жену и детей царя часть ответственности должна лежать на немцах. Позднее он представил официальный отчет, в котором заметил, что, несмотря на многократные обращения к кайзеру с просьбами «вступиться за царственных пленниц», Вильгельм ответил, что он сожалеет о «плачевном положении низложенной семьи», но его желание помочь «натолкнулось на полную невозможность предпринять что-нибудь, чтобы облегчить их участь»37.

Гомес Контрерас был в этом далеко не уверен. У Германии была наилучшая из всех стран позиция для того, чтобы оказать влияние на большевиков. Но даже 29 августа немцы, похоже, все еще оставались заложниками липовых переговоров, которые советский режим всячески затягивал. По настоянию Карла Радека, выступавшего от имени Наркомата иностранных дел, германскому консулу Хаушильду было предложено произвести обмен Александры и детей на Лео Йогихеса, польского социал-демократа и лидера спартаковцев (немецких коммунистов, разжигавших в то время революцию в Германии), которого недавно арестовали в Берлине. Вскоре после этого Иоффе сделал возмутительное предложение: он предложил немцам пойти на еще бóльшую уступку – освободить Карла Либкнехта, основателя немецкой коммунистической партии, находящегося в тюрьме по обвинению в государственной измене38.

В конце августа, как раз тогда, когда Хаушильд докладывал в Берлин, что Чичерин и Радек зондируют почву относительно получения какой-то «компенсации» в обмен на освобождение Александры и детей, до Британии наконец дошла весть о том, что погибла вся царская семья39. 28 августа в меморандуме Министерства иностранных дел была подтверждена давно ожидаемая весть из Архангельска. Лорд Стэмфордхэм был первым, кто услышал ее от лорда Милнера в Военном министерстве 31 августа: