Читать книгу "Заложники времени - Ян Мортимер"

Жар сделался невыносимым. Я кричал от боли, кожа на моем теле лопалась. Я вспомнил мученицу-протестантку Анну Аскью, которую сожгли за ее веру. Стойкость. Жизнь – это стойкость. За дверью я видел охваченную огнем лестницу. Пламя стремилось к небесам быстрее, чем я.

Я упал на колени и снова закашлялся. Вокруг меня дым и пламя слились в один черно-оранжевый вихрь. Я лежал на полу рядом с мертвым мальчиком, держа его руку в своей, надеясь, что он проведет меня туда, куда назначила нам смерть. Одежда моя загорелась.

И тут я услышал голос. Голос Фауста. Голос моей совести.

– Ты все еще веришь, что воля народа – воля Бога?

Собрав все свои силы в жару и пламени, я попытался ответить так же спокойно:

– Это не может быть волей Бога. Это воля человека – и это не одно и то же. – В этот момент загорелись волосы, а кожа начала истекать жиром. – Чего еще ты хочешь от меня?!

– Если это воля человека, – произнес голос, – а ты человек, значит, это твоя воля?

– Это не моя воля, – простонал я. – Человек человеку дьявол. Я давно это понял.

– И это все, что ты понял?

Боль от сгорающей кожи стала невыносимой.

– Я… я понял, что во всем есть темная и светлая сторона. Даже добрый человек не может сделать мир лучше для всех. Даже если все мужчины и женщины на Земле будут добры друг к другу, это продлится недолго. Это будет лишь момент, и момент совершенства пройдет быстро, как стрелка на часах проходит свой путь. И человечество вновь двинется к раздору и войне.

Я чувствовал себя очень странно – я лежал на полу, в дыму и пламени. Я видел, что руки мои охвачены огнем, но не чувствовал их. Я не мог пошевелиться.

– Что еще ты понял?

– Что людям отпущена ограниченная способность испытывать счастье и страдание. Если сделать их жизнь более роскошной и избавить их от боли, они найдут другие способы для страданий. А если сделать их несчастными, они научатся находить радость в мелочах.

– Говори еще…

– Я больше ничего не знаю…

– Ты знаешь тайну жизни. Ты познал ее, когда девушка отдала тебе что-то твое.

Девушка? Селия? Роза? Потом я вспомнил:

– Даже если весь мир станет дурным и все будут охвачены злом, даже один добрый поступок вернет мне веру в человечество.

– Твои шесть дней истекли, – произнес голос. – Хочешь ли ты пожелать что-нибудь, прежде чем предстанешь перед высшим судом?

Я посмотрел на горящие тела в охваченной огнем комнате.

– Я… я хотел бы помочь людям. Я хотел помогать, но так и не смог. Я был слабым, невежественным и бесполезным. Единственное доброе, что случалось в моей жизни, было добро, сделанное мне другими людьми.

– Встань, Джон, – произнес голос.

Я медленно поднялся. Это было легко. Боли я не испытывал. Я закрыл глаза.

– Скажи Богу то, что только что сказал мне.

– Богу?

– Да, Богу.

– Господь Бог всемогущий, Создатель земли и неба, я так хотел помогать другим, но оказался недостойной тварью. Ты знаешь, что мне это так и не удалось. Единственным добром в моей жизни было добро, сделанное мне другими. Мне так жаль. Ибо я знаю, что недостаточно всего лишь не грешить. Я должен был совершить поистине добрый поступок. Забери же меня сейчас – навсегда забери мою душу. Но, молю тебя, выслушай меня, ибо прошу я за своего брата, Уильяма. Он не всегда был чист и целомудрен. Он ел красное мясо в постные дни и часто не ходил в церковь. Но он был верен нам, самому себе и всем, кого любил. И не забудь душу доброй моей жены, Кэтрин, которая всегда любила меня, с самого первого дня, когда она танцевала для меня. Без нее я был бы самым несчастным и одиноким мужчиной на земле.

– Открой глаза, – приказал голос.

Я подчинился. Я увидел, что пламя вокруг меня стало не красным и оранжевым, но синим и зеленым. Это была синева неба и зелень холмов.

– Теперь ты видишь?

– Что?

– Ты – самый счастливый из людей.

– Счастливый? Но чем? Мне ничего не удалось.

– Джон, ты совершил самый добрый поступок, на какой только способен человек.

– Не смейся надо мной, прошу! Я не могу страдать сильнее!

– Ты сделал самый добрый поступок, на какой только способен человек, – но ты этого не понимаешь, потому что смотришь только на себя. Ты должен понять, что ты значил для других, и тогда ты поймешь истинную свою ценность.

– Но я был никем. Я ходил в лохмотьях. Я побирался. Я убил человека. Я не смог даже спасти этого мальчика.

– Нет, Джон. Ты спас их всех. Без тебя никто из них не обрел бы жизни.

– Молю тебя…

– У камней Скорхилла ты решил не возвращаться домой. Если бы ты поступил иначе, твоя семья погибла бы от чумы.

– Но именно это и произошло – я же видел развалины собственного дома.

– Нет, Джон, все они выжили. Все, с кем ты встретился за эти дни, жили благодаря тебе. Все они – твои потомки.

Я онемел.

– Твои сыновья добились процветания, и у них родились дети. И все они сохранили добрую память о тебе. Двенадцать твоих внуков поступали так же… И твои правнуки… Никто из тех, с кем ты встретился в других эпохах, не родился бы, если бы не твое решение. И если в этих людях ты почувствовал какое-то добро, то оно возникло благодаря тебе. Ты был прав: сами по себе люди не хороши и не плохи. Важно то, что они делают для других. Ты дал жизнь миллионам. Они не знают твоего имени, но твой добрый поступок будет жить вечно. И этого не изменить.

– Зверь мог бы поступить так же…

– Нет, Джон. Ты дал им силу. Трое твоих сыновей всегда вспоминали, как ты в минуты их отчаяния выводил их из дома, показывал ночное небо и говорил: «Посмотри! Полного мрака не существует. Всегда можно что-то рассмотреть, пусть даже всего лишь тень дерева». И каждый из них твердо поверил в твои слова. Они говорили это своим сыновьям и дочерям, а они своим детям. И утешение твое жило в веках. Некоторые забыли эти слова, другие их запомнили. Но все они научились у тебя, что нужно желать жизни и сражаться со всеми препятствиями.

Я слушал эти слова, а синее и зеленое пламя пылало вокруг меня. Душу мою охватило солнечное тепло. И я, наконец, понял великую тайну умирания. Человек может в конце пути победить тиранию времени. Я не знал, где лежит мое тело. Я не знал, осталось ли оно на крыше собора много лет назад, сгнило ли среди камней на пустоши. Я не знал, утонул ли я в Эксе или сгорел на Холлоуэй-стрит. Это было неважно. Синее пламя было не просто синевой неба, это была синева неба над Рейментом в весенний день. Зеленое пламя было зеленью травы на холмах в долине Рея. Я знал это место. Я видел свой дом. Я шел к нему по знакомой дороге и уже видел нашу соломенную крышу. Подходя, я увидел, как открывается дверь и выходит Кэтрин. Не скульптура в соборе – живая женщина из плоти и крови. Она посмотрела на меня, узнала и бросилась ко мне, подбирая юбки, чтобы они не мешали ей бежать. Наши взгляды встретились, и я обнял ее – обнял. Я сжал ее в объятиях, словно наши жизни соединились навечно. Вот что важно. И больше ничего. В этом объятии был наш конец и наше начало. Я знал: что бы ни случилось со мной до моей смерти, я совершил малый, но поистине великий добрый поступок.