Читать книгу "Карамзин - Владимир Муравьев"

Прасковья Юрьевна — урожденная княжна Трубецкая, племянница фельдмаршала графа П. А. Румянцева-Задунайского, а если заглянуть поглубже в историю, то отыщутся и родственные связи с царской фамилией, в первом и счастливом браке Прасковья Юрьевна была замужем за полковником князем Федором Сергеевичем Гагариным. Князь Ф. С. Гагарин в 1794 году был убит в Варшаве во время восстания Костюшки. Прасковья Юрьевна находилась в Польше при муже, и после его гибели «неутешная молодая вдова, мать нескольких малолетних детей, — рассказывает в своих „Записках“ Вигель, — взята была в плен и в темнице родила меньшую дочь». Освобождена из плена княгиня Гагарина была вместе с другими пленными после штурма польской столицы русскими войсками под командованием А. В. Суворова.

Прасковья Юрьевна осталась вдовой с шестью малолетними детьми: двумя сыновьями Василием и Федором и четырьмя дочерьми Верой, Надеждой, Любовью и Софьей.

«Долго отвергала она всякие утешения, в серьге носила землю с могилы мужа своего, — продолжает Вигель, — но вместе с твердостию имела она необычайные, можно сказать, невиданные живость и веселость характера; раз предавшись удовольствиям света, она не переставала им следовать».

Такой живой и кокетливой изобразил ее в своих воспоминаниях «Капище моего сердца» князь Иван Михайлович Долгоруков, поэт, которому однажды позавидовал даже А. С. Пушкин, светский человек, ловелас XVIII века, страстно любивший театр и посему непременный участник всех московских благородных, то есть любительских, спектаклей.

«Я с ней знаком был во время ее вдовства, и довольно коротко, — пишет Долгоруков. — Она женщина смолоду взбалмошная и на всякую проказу готовая… (писалось это, когда и автору, и героине очерка было уже под 60 лет. — В. М.). Всех резвостей исчислить невозможно, какие она выдумывала для приятного провождения времени и на даче, то есть за городом, и в городском ее доме. Я с ней часто игрывал на театре, на котором она затевала разные зрелища, чтобы привлечь к себе людей, и из одного чванства, впрочем, в этом искусстве она худо успевала… Княгиня не умела ни петь, ни играть. Театр поместить мог до ста пятидесяти человек, а мы с ней роздали триста билетов; разумеется, что была страшная давка, шум, крик и всякое неустройство. Ее всё это забавляло чрезвычайно…

Прошла ее и моя молодость, вся наша компания разбрелась по сторонам, и теперь я с этой дамой вовсе незнаком. Одни дурачества юности делали ее заманчивой; исчезли шалости, кончились и отношения. Стихи мои под названием „Параше“ обращены были на ее лицо, и, напечатаны будучи в моих книгах, суть памятник моего с ней знакомства и приятного препровождения времени в ее кругу».

Стихи князя Долгорукова, обращенные к княгине Гагариной, — классический образец старинной альбомной поэзии:

Парашу вечно не забуду, Мила мне будет навсегда, К ней всякий вечер ездить буду, А к Селимене никогда.

Долгоруков был необычайно влюбчив и обязательно влюблялся в каждую хорошенькую партнершу по благородному спектаклю, но тут увлечение княгиней Парашей, кажется, миновало его. Возможно, причиной этого послужил существующий и имеющий больше чем он шансов на успех соперник — Карамзин.

Если князю Долгорукову с его точки зрения княгиня Прасковья Юрьевна представлялась лишь взбалмошной женщиной, то другие видели в ней совсем другого человека. Граф С. Д. Шереметев, рассказывая о ней по семейным преданиям, дает княгине такую характеристику: «При жизни своего первого мужа по положению и богатству она принадлежала к высшему кругу петербургского общества. Она была образованна, очень умна… При дворе ее уважали за благочестие и скромность».

Любовь Карамзина к княгине Гагариной была глубоким и серьезным чувством, более того, он сделал ей предложение и уже строил в воображении картины их будущего семейного счастья. Гагарина тоже поддалась на какое-то время этим мечтам, но затем — натура пересилила — и она закрутила новый роман.

Неизвестно, как и что узнал Карамзин об ее измене, но, видимо, объяснения княгини только подтвердили его подозрения. Чтобы выговориться, он пишет стихотворение, многословное, сбивчивое, как его душевное состояние, с названием «К неверной».

Армиды Тассовы, лаисы наших дней Улыбкою любви меня к себе манили И сердце юноши быть ветреным учили; Но я влюблялся, не любя. Когда ж узнал тебя, Когда, дрожащими руками Обняв друг друга, всё забыв, Двумя горящими сердцами Союз священный заключив, Мы небо на земле вкусили И вечность в миг один вместили,— Тогда, тогда любовь я в первый раз узнал… Жестокая!.. увы! могло ли подозренье Мне душу омрачить? Ужасною виной Почел бы я тогда малейшее сомненье; Оплакал бы его. Тебе неверной быть! Скорее нас Творец забудет, Скорее изверг здесь покоен духом будет, Чем милая души мне может изменить! Так думал я… и что ж? на розе уст небесных, На тайной красоте твоих грудей прелестных Еще горел, пылал мой страстный поцелуй, Когда сказала ты другому: торжествуй — Люблю тебя!.. — Еще ты рук не опускала, Которыми меня, лаская, обнимала, Другой, другой уж был в объятиях твоих… Иль в сердце… всё одно! Без тучи гром ужасный Ударил надо мной.

Однако Прасковья Юрьевна не собиралась порывать с Карамзиным и, оправдываясь, убеждает его в своей верности, видимо, говорит о возможности их брака.

Карамзин пишет новое стихотворение — «К верной».

Ты мне верна!.. тебя я снова обнимаю И сердце милое твое Опять, опять мое! К твоим ногам в восторге упадаю, Целую их!..

Он подхватывает разговор о браке:

Хотя при людях нам нельзя еще словами Люблю друг другу говорить; Но страстными сердцами Мы будем всякий миг люблю, люблю твердить… Когда-нибудь, о милый друг, Судьбы жестокие смягчатся: Два сердца, две руки навек соединятся; Любовник… будет твой супруг.

Впрочем, отношения Карамзина и княгини Гагариной прекрасно всем были известны. Долгоруков говорит о «тесной связи ее с Карамзиным», а Вигель пишет о ее реакции на светскую молву; «Прасковья Юрьевна, которая всему смеялась, особенно вранью, никак не хотела рассердиться за то, что про нее распускали».

Далее Карамзин рисует в стихотворении картину их будущей семейной жизни, какой он видит ее в своих мечтах:

Далеко от людей, в лесу, в уединенье, Построю домик для тебя, Для нас двоих, над тихою рекою Забвения всего, но только не любви; Скажу тебе: «В сем домике живи С любовью, счастьем и со мною,— Для прочего умрем».

Конечно, только безумно влюбленный и ослепленный своей любовью поэт мог подумать, что такая перспектива придется по душе княгине Гагариной. Внешне как будто бы отношения были восстановлены, но только внешне: наступило медленное, длительное и мучительное отдаление.