Читать книгу "Карамзин - Владимир Муравьев"

Ничто, ничто сокрыть любезных не могло! На вас и маски, как стекло. Прелестные глаза прелестных обличают; Под маскою они не менее сияют. Взглянул — и сердце мне Сказало: вот оне!

На табакерку «одной любезной женщины» с изображением ландыша и мраморного столба сочинил такую надпись:

Любезное глазам, как цвет весенний тленно, Любезное душе, как мрамор неизменно.

В одном доме с позволения хозяйки Карамзин «исписал карандашом с головы до ног» статую мраморного амура. Эти надписи: «На голову», «На глазную повязку», «На сердце», «На пальчик, которым амур грозит», «На руку», «На крыло», «На стрелу, которую амур берет в руку», «На ногу», «На спину амура» он после напечатал в «Аонидах» и включал в каждое издание своих сочинений.

На голову

Где труди́тся голова, Там труда для сердца мало, Там любви и не бывало, Там любовь — одни слова.

На сердце

Любовь анатомист: где сердце у тебя, Узнаешь полюбя.

На руку

Когда рука Любовника дерзка, Не верь ему; но верь, когда она робка.

Среди подобных галантных шуток и острых слов у Карамзина немало миниатюр с глубоким — философским — смыслом:

Печаль и радость

С печалью радость здесь едва ли не равна: Надежда — с первою, с другой — боязнь одна.

Эпиграмма на жизнь

Что наша жизнь? Роман. — Кто автор? Аноним. Читаем по складам — смеемся, плачем — спим.

Тень и предмет

Мы видим щастья тень в мечтах земного света; Есть щастье где-нибудь: нет тени без предмета.

Иван Иванович Дмитриев, с которым Карамзина связывала дружба всю жизнь, оставил несколько характеристик друга, относящихся к разным годам, они последовательно рисуют Карамзина — ребенка, Карамзина — юношу, Карамзина — члена новиковского кружка, среди этих портретов есть и портрет Карамзина — светского человека в 1790-е годы:

Он дома — иль Шолье, иль Юм, или Платон; Со мною — милый друг; у Вейлер — Селадон; Бывает и игрок — когда у Киселева, А у любовницы — иль ангел, или рёва.

Дмитриев назвал это стихотворение «Старинной шуткой к портрету H. М. Карамзина», видимо, имея в виду какой-то старинный литературный образец. Шутка, как и все карамзинские портреты Дмитриева, подмечает характерные черты оригинала. Кажется, лишь с Дмитриевым Карамзин говорил о своих любовных увлечениях. Об этой стороне его жизни свидетельства остались лишь в его собственных произведениях и в письмах другу.

Племянник И. И. Дмитриева М. А. Дмитриев в своей книге «Князь Иван Михайлович Долгорукий и его сочинения», значительную часть которой составляют воспоминания автора о времени и герое этой книги — поэте конца XVIII века, необычайно влюбчивом человеке, дает очерк нравов того времени, касающихся любовной поэзии.

«В понятиях нашего светского общества, — пишет он, — чувствительность была тогда каким-то высшим законом, на который не было апелляции. Само собой разумеется, что при этом права сердца брали самые широкие размеры, даже в ущерб долга. Вспомним стихи Карамзина в „Острове Борнгольме“:

Природа! ты хотела, Чтоб Лилу я любил!

Закон природы — и кончено! против законов природы — не было возражения! „В осьмнадцатом веке, — говорит Сент-Бёв, — чувствительность примешивалась ко всему: и к описаниям природы Сен-Ламбера, и к сказкам младшего Кребильона, и к философической ‘Истории обеих Индий’ Рейналя“. — Прошу идти против такого потока! — Так было и у нас в конце того века и в начале нынешнего (имеются в виду XVIII и XIX века. — В. М). — Стихи посвящались тогда женщинам открыто, или под самым прозрачным покровом перемены имени, или под вымышленным именем, однажды навсегда усвоенным ей поэтом. Всякий знал, к кому они относятся, и это нимало не вредило чести красавицы: напротив, окружало ее каким-то венцом славы, а поэту доставляло самую лестную известность… Кто не знал, например, в Москве, что стихи Карамзина: „К неверной“ и другие: „К верной“ относились к княгине Прасковье Юрьевне Гагариной?»

Князь Иван Михайлович Долгоруков в своих воспоминаниях «Капище моего сердца» также отмечает это: «Знаменитый Карамзин преклонял пред ней колена и отражал на нее сияние своей славы».

Но настоящую славу и известность княгине Прасковье Юрьевне Гагариной принесло и сохранило от забвения ее имя буквально на века тоже литературное произведение, написанное ее младшим современником, когда она была уже дамой почтенного возраста. А. С. Грибоедов в своей знаменитой комедии «Горе от ума» включил ее в число выразительнейших персонажей фамусовской Москвы под именем Татьяны Юрьевны. Она не присутствует на балу, но ее дух присутствует там, о ней вспоминают и говорят, и поэтому ее отсутствующий образ обретает над всем происходящим какую-то мистическую силу.

Сначала ее упоминает в монологе Фамусов: А дамы? — сунься кто, попробуй, овладей; Судьи всему, везде, над ними нет судей; За картами, когда восстанут общим бунтом, Дай Бог терпение, ведь сам я был женат. Скомандовать велите перед фрунтом! Присутствовать пошлите их в сенат! Ирина Власьевна! Лукерья Алексевна! Татьяна Юрьевна! Пульхерия Андревна!

Затем в диалоге Молчалина и Чацкого проясняется ее роль и влияние. Молчалин указывает Чацкому прямой путь для успеха в карьере обратиться к ее покровительству.

Молчалин Вам не дались чины, по службе неуспех? Чацкий Чины людьми даются; А люди могут обмануться. Молчалин Как удивлялись мы! Чацкий Какое ж диво тут? Молчалин Жалели вас. Чацкий Напрасный труд. Молчалин Татьяна Юрьевна рассказывала что-то, Из Петербурга воротясь, С министрами про вашу связь, Потом разрыв… Чацкий Ей почему забота? Молчалин Татьяне Юрьевне! Чацкий Я с нею не знаком. Молчалин С Татьяной Юрьевной!! Чацкий С ней век мы не встречались; Слыхал, что вздорная. Молчалин Да это, полно, та ли-с? Татьяна Юрьевна!!! Известная, — притом Чиновные и должностные, Все ей друзья и все родные; К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам. Чацкий На что же? Молчалин Так: частенько там Мы покровительство находим, где не метим. Чацкий Я езжу к женщинам, да только не за этим. Молчалин Как обходительна! добра! мила! проста! Балы дает нельзя богаче, От рождества и до поста, И летом праздники на даче. Ну, право, что бы вам в Москве у нас служить? И награжденья брать и весело пожить? Чацкий Когда в делах — я от веселий прячусь, Когда дурачиться — дурачусь; А смешивать два этих ремесла Есть тьма искусников, я не из их числа.

В Москве сразу узнали, кто стал для Грибоедова прототипом Татьяны Юрьевны. И если в качестве прототипов других персонажей называют по нескольку имен, то в этом случае все в своем мнении были едины. Во времена Грибоедова ей было за 60 лет, а в конце 1790-х годов, когда ей посвящал стихи Карамзин, она была молода и имела славу одной из первых красавиц Москвы и Петербурга и отличалась веселым нравом, хотя за спиной у нее уже была пережитая трагедия.