Читать книгу "Михаил Орлов - Александр Бондаренко"

Когда он кончил чтение, все смотрели друг на друга с изумлением. Я, наконец, сказал ему, что он, вероятно, шутит, предлагая такие неистовые меры…»

«Это предложение могло показаться Якушкину диким лишь потому, что он оторвался от движения декабристов более чем на два года, — поясняет академик Нечкина. — Вышел из организации после “Московского заговора 1817 года” и вернулся туда лишь в начале 1820 г. Если бы он был активным членом Союза Благоденствия именно в эти три года, он, вероятно, знал бы, что замысел такой тайной типографии “в одной из отдалённых деревень” какого-либо члена Союза принадлежал Николаю Тургеневу и Фёдору Глинке и разрабатывался ими… ещё в 1818–1819 гг.».

И вообще, насчёт «неистовых мер» рассуждать уж точно не Якушкину, который ещё в 1817 году вызвался убить Александра I, а затем — покончить с собой, чтобы не навлечь беду на тайное общество…

Понятно, что «типография или литография» — тема знакомая Орлову с 1812 года, а «фабрику фальшивых ассигнаций» завёл на русской территории ещё Наполеон, и функционировала она достаточно успешно… В общем, ничего такого поразительного в предложениях Михаила Фёдоровича на самом деле не было.

К тому же в рассказе Якушкина отсутствует главное из предложений Орлова, являющееся революционным в самом полном смысле этого слова.

«Орлов, ручаясь за свою дивизию, требовал полномочия действовать по своему усмотрению; настаивал об учреждении “Невидимых братьев”, которые бы составляли центр и управляли всем…» — сообщал Грибовский.

«Как доносит Грибовский, новая организация, которую надлежало создать на месте устаревшего Союза Благоденствия, должна была называться “Невидимыми братьями”, которые составляли бы центр и управляли бы всем. “Прочих, — иронически излагает Грибовский, — разделить на языки (по народам: греческий, еврейский и пр.), которые как бы лучи сходились к центру и приносили дани, не ведая кому”. Эти две иронические фразы доносчика — единственное, чем мы располагаем в документальном материале для суждения о структуре тайной организации, которую предлагал на съезде 1821 г. Михаил Орлов».

Заметим, что начальник тайной военной полиции отнёсся к предложениям генерала Орлова с гораздо большими вниманием и уважением, нежели его официальные единомышленники. Хотя, как известно, Грибовский на съезде не присутствовал и составлял свою записку «на основании доносов и сплетен».

Сам же Михаил Фёдорович несколько невнятно писал в своих показаниях:

«…отъезжая из Кишинёва, я ещё не имел твёрдого намерения оставить Общество. Оно родилось во мне после и было непоколебимо.

Собранные в Москве члены должны были заняться преобразованием Общества, ибо все чувствовали, что в нём нет никакой связи. Они пригласили и меня быть их сотрудником. Мы имели только два заседания. В первом ничего определённого не положили, а во втором я совершенно от всего отказался и объявил, что более членом быть не хочу. На другой день они съехались ко мне меня уговаривать, но всё было тщетно, и мы расстались очень сухо. С тех пор я не видел многих из них и с ними не встречался…»

«Общепринятую», так сказать, точку зрения на выступление и позицию Орлова выразил в своих мемуарах Якушкин. После слов, что Михаил Фёдорович «шутит, предлагая такие неистовые меры», он утверждает, что, «…помолвленный на Раевской, в угодность её родным он решился прекратить все сношения с членами тайного общества. На возражения наши он сказал, что если мы не принимаем его предложений, то он никак не может принадлежать к нашему тайному обществу. После чего он уехал…».

Между тем речь, с которой выступал на съезде Орлов, была написана ещё в Каменке — до разговора с Александром Раевским…

Смысл предложения генерала состоял в том, чтобы самовольно, силами вверенной ему 16-й пехотной дивизии, поддержать начинающееся греческое восстание. Он же ещё до приезда в Кишинёв мечтал, чтобы «дивизию пустили на освобождение», писал Александру Раевскому — мол, «16 тысяч под ружьём», «с этим можно пошутить». Так что идея совсем не была скоропалительной и фантастичной. К тому же Михаил Фёдорович прекрасно знал обстановку.

«В это время… настроение царя и политические его симпатии были уже не совсем такие, как в 1815 году. Александр теперь испытывал меньше любви к свободе, но зато гораздо больше боялся революции. На Ахенском конгрессе (в ноябре 1818 года) царь снова частично подпал под влияние Меттерниха и реакционной политики. Несколько позднее либеральная агитация в Германии (1819) и восстания в Испании, Португалии и Италии (1820) произвели на его колеблющуюся натуру такое сильное впечатление, что, не переставая желать освобождения христиан из-под турецкого ига, он уже не смел подстрекать их к освободительной борьбе. Теперь царь рекомендовал грекам терпение. Ясно было, что он боится показаться изменником монархическому делу. Но, с другой стороны, все понимали, что, несмотря ни на что, он остался непримиримым врагом турок…»

Михаил знал, что совсем скоро князь Ипсиланти перейдёт реку Прут — границу Молдавии. Как бы ни были слабы турки, отряду под водительством мятежного князя их будет не осилить, а потому Ипсиланти обратится за помощью к русскому царю. Однако вряд ли Александр I решится двинуть войска: если бы он хотел, то сделал бы это гораздо раньше. И тогда на помощь восставшим придёт 16-я дивизия! Мощное это соединение, безусловно преданное своему командиру, к тому же — неизбежно поддержанное тысячами российских и греческих добровольцев, поднимет над Элладой знамя свободы…

Как отнесётся к тому Александр I — сказать трудно. Вряд ли поддержит, но и особенно возмущаться не станет, ибо общественное мнение однозначно будет на стороне освободителей Греции и государю неизбежно придётся с ним считаться.

А затем 16-я пехотная дивизия должна будет возвратиться в Россию, и возвращение это может стать триумфом тайного общества. Кто не помнил, как вырвавшийся с острова Эльба император Наполеон высадился на французский берег с двумя батальонами, а вскоре привёл к Парижу целую армию? Вот так и дивизия, прославившаяся освобождением единоверцев-греков, неся на своих штыках лозунги освобождения теперь уже русского народа и учреждения демократической республики, может привести с собой к Петербургу войска 1-й и 2-й армий, да ещё и весь Корпус военных поселений… Такой поход мог оказаться гораздо эффективнее грядущего стояния войск на Сенатской площади, иметь гораздо большие шансы на успех! Да и Александр I — это не Наполеон и даже не Николай I — вряд ли бы он встретил мятежников картечью. Хотя…

По мнению биографа, «Орлов знал свою силу и значимость, верил в свою популярность и успех. Поэтому он предложил план быстрых и решительных действий, рассчитывая, что подготовленная для выступления против самодержавия солдатская масса России поднимется на призыв общества».

А ведь если бы в Москву приехали не «умеренные» члены союза, но сторонники решительных действий — неприглашённые Пестель, князь Трубецкой или недавние семёновцы братья Сергей и Матвей Муравьёвы-Апостолы, то дерзкие идеи Орлова вполне могли найти горячий отклик в их сердцах. И тогда были бы приняты совершенно иные решения…