Читать книгу "Фармацевт - Родриго Кортес"

Ждать результата пришлось недолго. На следующий день лондонские газеты с прискорбием сообщили о скоропостижной смерти крупнейшего финансиста, одного из столпов Сити, баронета Соломона Спенсера Овертона. Смерть выглядела естественной, и причины её никаких подозрений не вызвали. Банкир – профессия не сказать чтобы здоровая, да и сердце у людей к середине шестого десятка изнашивается. Словом, – все там будем!

«Кроникл» – закулисно эта газета финансировалась покойным, что ни для кого не было тайной, – дала чуть более подробную корреспонденцию. Из неё можно было узнать, что тёплый ещё труп мистера Овертона был обнаружен секретарём в собственном кабинете банкира, за рабочим столом. Более всего секретарь Овертона был потрясён тем, что на лице его мёртвого босса застыла улыбка прямо-таки неземного блаженства…

Несколько позже выяснится, что некоторые подозрения у некоторых же лиц всё-таки возникли…

В начале сентября Ричард получил письмо из Гулля, от мистера Генри Лайонелла. Старый адвокат писал, что его здоровье окончательно расстроилось и что он просит Стэнфорда срочно посетить его. Тон письма был спокойным, даже чуть ироничным, и всё же Дик сразу почувствовал, будто прочитал между строк, – дело плохо. Его вызывают, чтобы попрощаться. Ни дня не медля, Стэнфорд отправился в Гулль. Что заставило Ричарда взять с собой в эту поездку немного препарата, тех самых тетраэдрических кристалликов тёмно-фиолетового цвета? Дурное предчувствие? Смутное ощущение, что так нужно? Некое не оформившееся до конца намерение? Кто знает…

Внешний вид мистера Генри Лайонелла потряс Ричарда. Как же изглодала старого законника безжалостная болезнь! В кресле перед Диком полулежал седой старик с обтянутым пергаментной кожей черепом и резко выступающими скулами. Последний раз Ричард виделся со своим опекуном около четырёх лет тому назад, перед самым переездом в столицу. С той поры Генри Лайонелл потерял не менее половины своего веса, так что каждая косточка выступала наружу. Когда-то мощные руки адвоката превратились в подобие птичьих ножек, а голова, казалось, едва удерживается на тонкой шее. Ничего не осталось от тучного и крепкого мужчины, чем-то напоминавшего древнего викинга. Теперь несчастный Лайонелл походил скорее на персонаж страшной сказки, ожившего мертвеца… На мумию, которая странным образом умудрялась двигаться, произносить слова, даже изображать бледное подобие улыбки. Цвет кожи ввалившихся морщинистых щёк сделался землистым, нос заострился, в подглазьях залегли глубокие синие тени. Словом, грустное и тяжёлое зрелище представлял сейчас собой мистер Генри Лайонелл. Но в глазах его по-прежнему читался ум, воля… и глубокая печаль.

– Вот так обстоят дела, мой дорогой Дикки, – сказал Лайонелл после обмена приветствиями. Голос его тоже изменился, стал тихим и хриплым. Длинные фразы Лайонелл произносить не мог. Задыхался. – Даже вставать из этого кресла мне уже становится тяжело. Благодарю вас за то, что приехали навестить меня. Боюсь, что мы видимся с вами в последний раз. Что, страшен я, мой мальчик?

Стэнфорд молча наклонил голову. Слова утешения прозвучали бы сейчас нестерпимо фальшиво.

На душе у Дика было пасмурно, а в мыслях царил сумбур: тут смешались и жалость, и бессильное желание помочь, и тянущее чувство вины. Ричарду Стэнфорду было мучительно стыдно. Почему он тогда, при встрече с Майклом, придал словам сына мистера Генри так мало значения, отмахнулся от них?! Почему сразу же не бросился на помощь? Подождала бы его зарубежная поездка… Ведь спас бы он Лайонелла, наверняка бы спас, это Ричард видел совершенно чётко. Как видел и то, что сейчас помощь уже запоздала, момент упущен.

Дар не подвёл Стэнфорда, острота его особого взгляда не притупилась, да и не нужна была в данном случае изощрённая диагностика. Это рак, застарелый и запущенный, давший метастазы повсюду. Не так уж важно, где находился первичный очаг… Сейчас гибельный пожар уже распространился по всему телу, и его не погасить даже ему, Ричарду Стэнфорду.

– Мне бывает очень и очень больно, Дикки, – тихо сказал Лайонелл. – Когда-то я осуждал вашего отца за то, что граф пристрастился к морфию. Вы ведь знали об этом?

– Знал, мистер Лайонелл, – так же тихо ответил Ричард.

– А теперь я сам не могу без него! Одна надежда – я просто не успею впасть в наркотическую зависимость. Благодарение Богу, мои мучения скоро закончатся.

Генри Лайонелл произнёс эту фразу спокойно, безо всякой рисовки, как человек, прекрасно знающий, что его ждёт, и смирившийся со своим знанием.

– Я не так уж боюсь смерти, Дикки, – грустно, но твёрдо продолжил мистер Генри. – Пожалуй, уже совсем не боюсь, даже тороплю её, как освобождение от страданий. Они ведь порой становятся невыносимы. Скажу вам больше, милый Дик, я бы сам ушёл из жизни, если бы такой поступок не был страшным грехом. Хоть пожить, конечно, хотелось бы. Но не так!

Лайонелл слабо повёл тонкой, почти прозрачной рукой, его высохшие губы чуть растянулись в печальной улыбке.

Ричарда словно пробило высоковольтным разрядом. Лишь колоссальным усилием воли Стэнфорд сумел загнать свои эмоции вглубь, не показать, как сильно подействовали на него слова смертельно больного старого адвоката.

– Пожить ещё… – медленно повторил он и заглянул в глубокие глаза Генри Лайонелла. – А вы хотели бы, мистер Лайонелл, прожить свою жизнь сызнова и прожить её лучше? А потом угаснуть, тихо и без боли, счастливо и безгрешно соединиться с Богом?

– Я мечтал бы об этом, милый мальчик, будь в подобных мечтах хоть какой-то смысл. – Лайонелл слабо пожал плечами. – Увы! Остаётся только следовать заветам моих любимых стоиков… Меня ожидает очень тяжёлое время, Дикки. Медленное и трудное умирание. Молю Бога, чтобы он дал мне силы умереть достойно!

«Смысл? Ещё какой смысл, дорогой Лайонелл!» – Ричард чувствовал острую радость, несмотря на всю её неуместность в такой момент. Хотя почему неуместность?! Стэнфорд очень тепло относился к Генри Лайонеллу, почти любил его. И вот Ричард осознал, как и насколько он может помочь своему старшему другу и опекуну. Ещё бы Ричарду не радоваться!

«Великий Боже, какое счастье, что я прихватил с собой немного препарата! – думал Дик, автоматически отвечая на расспросы Лайонелла о лондонской жизни и дальнейших планах. – Словно подсказал кто! Я отплачу вам за всё добро, которое вы делали мне. Вам больше не придётся страдать, дорогой Генри, вы не совершите никакого греха и умрёте чудесной смертью. Богом клянусь, я даже немного завидую вам, милый мой друг!»

Ричард провёл с мистером Лайонеллом весь день. Он очень сердечно распрощался с больным адвокатом, правда, скорейшего выздоровления ему желать не стал. Не было никакого смысла в пошловатом лицемерном сюсюканье. Ричард знал – в этом мире он уже никогда не встретится с Генри Лайонеллом, и совершенно не огорчался из-за этого. Стэнфорда переполняла радость и чувство выполненного долга: на этот раз его панацея досталась более чем достойному человеку! И его препарат принесёт то, ради чего он был создан: награду и освобождение.

Добавить несколько капелек раствора в бутылочку с успокаивающей микстурой, которую мистер Лайонелл принимал на ночь, оказалось делом до смешного простым. У Дика было искушение дождаться результата: Лайонелл предлагал ему переночевать и отправиться в обратный путь следующим утром, но, после некоторого размышления, Дик отказался. Зачем? Он и так прекрасно представлял себе, что случится в доме мистера Генри Лайонелла этой сентябрьской ночью.