Читать книгу "Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы так уговариваете меня жениться на вашей тетушке, что мне начинает казаться, что и вы не прочь стать моей супругой. Ладно-ладно, шучу. Вы уже завтракали? Хм, когда только успели. Хорошо, тогда давайте обедать. Я со вчерашнего дня ничего не ел.
— Как скажете, Сергей Александрович. Пойду только предупрежу Айседору — у нее занятия с ученицами.
Есенин прислушался — на втором этаже действительно играла музыка и слышался голос Дункан, пытавшейся по-английски объяснить девочкам, набранным из рабочих семей, которых она решила научить танцевать, как нужно двигаться, чтобы изобразить бабочку, перелетающую с цветка на цветок.
Из-за того, что по-русски Айседора знала лишь две фразы: «красный карандаш» и «зеленое яблоко», находить общий язык с ученицами было непросто.
Зачем ей все это нужно? Прославленная балерина, мировая знаменитость, наконец, просто богачка, бросив все, приехала в незнакомую страну, чтобы учить пролетарских детей танцам.
Все-таки правы, наверное, друзья, убеждающие его, что в Россию Дункан просто сбежала. Полные залы ничего не понимающей в танце публики помогают ей обманывать себя и верить, что ее время еще не ушло и искусство располневшей, приближающейся к пятидесяти годам балерины пока способно кого-то очаровывать.
Если это так, то ее расчет оправдался. На выступлениях — аншлаги, «браво» и неведомо откуда берущиеся в промозглой и нищей Москве цветы. Говорят, на ее концерте в Большом был даже Ленин, лично распорядившийся выделить Дункан особняк миллионщика Ушкова, знаменитый огромным зеркальным залом, который Ушков сделал для жены — балерины Большого театра Балашовой. Теперь в этом зале Дункан дает уроки своим ученицам.
Забавно, что Ушков, сбежавший после революции за границу, купил в Париже дом, ранее принадлежавший Айседоре. Когда во время очередного застолья Айседора узнала об этом от какого-то чекиста, долго смеялась: «Вот так кадриль!»
И потом с удовольствием рассказывала эту историю на бесконечных застольях (вино и еда бесплатно поставлялись на Пречистенку из кремлевской столовой).
По Москве пошли гулять слухи, что заезжая знаменитость так широко живет на деньги, оставленные в тайнике бывшим хозяином дома. И в одну из ночей в особняк залезли воры. Через окно они проникли в комнату мирно спящих девочек, и, если бы не Есенин, услышавший непонятный шум и ворвавшийся в комнату с поленом в руках, неизвестно, какой бы у этой истории был конец.
Может, ему и правда жениться на Дункан? А что, звучит красиво: «Есенин — Дункан». Подумаешь, невеста на 18 лет старше жениха. Им же, в конце концов, не детей рожать.
К тому же они и так почти повенчаны. В первый же вечер их знакомства осенью 21 года Дункан пригласила Есенина к себе на Пречистенку. Наняли извозчика, и тот, заснув на козлах, несколько раз обвез их вокруг церкви св. Власия в Гагаринском переулке.
Есенин что-то рассказывал Айседоре, та внимательно слушала, и только переводчик заметил, что коляска кружит на одном месте.
«Ты что, венчаешь нас, что ли? — растолкал поэт извозчика. — Повенчал, повенчал. Слышишь, Изадора, нам теперь жениться надо», — засмеялся Есенин.
Наверное, это судьба. И завтра, в новогоднюю ночь, он ей об этом скажет.
P. S.
Совместная жизнь поэта и танцовщицы длилась с 1922 по 1924 год. Через год, 25 декабря 1925 года, тело Есенина было обнаружено в номере ленинградской гостиницы «Англетер».
Спустя еще два года для Айседоры тоже все будет кончено. 14 сентября 1927 года, находясь в Ницце, она отправится на прогулку в открытом автомобиле, и ее длинный шарф намотается на ось колеса.
По одной из легенд, последними словами Дункан была фраза: «Прощайте, я иду к своей любви».
За десять минут до смерти Маяковский смеялся. Тихо и нежно.
— Девочка, у тебя есть деньги на такси? — спросил он Веронику Полонскую, актрису МХАТа, с которой только-только закончил выяснять отношения. Поэт понял, что она никогда не будет ему принадлежать, хотя и клятвенно обещает в тот же день уйти от мужа, в будущем знаменитого актера Михаила Яншина, и навсегда перебраться к Маяковскому. — Нет? Ну так возьми двадцать рублей. А вечером я тебе позвоню.
Полонская положила деньги в сумочку и торопливо направилась к двери. Она и так опаздывала: в половине одиннадцатого у нее была назначена репетиция с Немировичем-Данченко, а на часах в коридоре было уже 10.15.
От Лубянки до Камергерского минут десять на машине. «Но если и опоздаю, Владимир Иванович поймет меня», — успокаивала себя актриса и вдруг вздрогнула: в комнате поэта раздался выстрел.
Через полчаса и квартира, и лестничные клетки, и весь двор дома в Лубянском проезде были заполнены чекистами.
В коридоре стояла заплаканная квартирная хозяйка, в который раз безуспешно пытаясь войти в комнату Маяковского.
— Обождите, гражданочка. Там сейчас занято. — Путь ей преграждал незнакомый мужчина в черном костюме.
— Как это занято? — непонимающе спрашивала она. — Там же покойник.
— Не покойник, а тело пролетарского поэта. И не до вас нам сейчас: подозреваемую в убийстве допрашивают. Подождите, придет и ваша очередь.
— Подозреваемую в убийстве. — повторила про себя женщина. — Уж не ту ли молодую красавицу, которую Маяковский этим утром привез к себе? Так, кроме нее, у него сегодня вроде никого и не было. Значит, эта змеюка и застрелила жильца. Хорошо еще, что сбежать не успела. Ну ничего, следователи ее выведут на чистую воду. От правосудия она не отвертится.
— От правосудия вы не отвертитесь, — грозно сказал сидящий напротив Полонской человек в форме. — В ваших же интересах рассказать нам всю правду.
— Правду о чем? — никак не могла сообразить, чего от нее хотят, Полонская.
— О том, как вы. В общем, начните с самого начала. Как вы оказались в комнате Владимира Владимировича?
При этих словах следователь и Полонская одновременно посмотрели на кровать, на которой в огромных, подкованных железными пластинами ботинках лежал мертвый Маяковский. Голова с чуть растрепанными волосами повернута к стене, на кремовой рубашке с левой стороны небольшое кровавое пятнышко.
— Не отвлекайтесь, гражданка. Отвечайте на поставленный вопрос.
— Утром 14 апреля Владимир Владимирович в половине девятого заехал за мной на такси. Выглядел он очень плохо. Я пыталась как-то развеселить его: «Смотри, — говорю, — Володя, какое солнышко сегодня. Аты вчера о самоубийстве говорил. Давай забудем об этом?» А он отвечает: «Мне не до солнца сейчас. А глупости я бросил. Понял, что не смогу этого сделать из-за матери. А больше до меня никому дела нет».
— Гражданка Полонская, давайте без сантиментов! Так как вы оказались в этой комнате?
— Владимир Владимирович сам привез меня к себе. Он сказал, что нам надо серьезно поговорить. Когда я предупредила его, что у меня очень важная репетиция в театре, на которую я не могу опаздывать, Маяковский закричал: «Опять этот театр! Я ненавижу его, брось его к чертям! Я не могу так больше, я не пущу тебя на репетицию и вообще не выпущу из этой комнаты!» И действительно запер дверь, спрятал ключ в карман и принялся почти бегать по комнате. Требовал, чтобы я с этой же минуты, без всяких объяснений с Яншиным, осталась с ним здесь, в этой комнате. Ждать квартиры — нелепость, говорил он. Сегодня на репетицию мне идти не нужно. Он сам зайдет в театр и скажет, что я больше не приду. И с Яншиным он объяснится сам, а меня к нему больше не пустит. Маяковский убеждал, что своим отношением заставит меня забыть театр. Вся моя жизнь, начиная от самых серьезных сторон ее и кончая складкой на чулке, будет для него предметом неустанного внимания.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский», после закрытия браузера.