Читать книгу "Эвакуатор - Дмитрий Быков"

Скажем, мне достались часы «Полет».

А чего, хорошая вещь, обижаться грех.

Двадцать пять камней, музыкальный звон.

Потому я и чувствую время острее всех —

Иногда, похоже, острей, чем он.

Незаметные в шуме, слышные в тишине,

Отбивают полдень и будят в шесть,

Днем и ночью напоминая мне:

Времени мало, но время есть.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ДНЕВНОГО СНА

В удушливом полдне, когда ни гу-гу

В цветущем лугу и заросшем логу,

И, еле качая тяжелые воды,

Река изогнулась в тугую дугу

И вяло колышет лиловые своды

Клубящейся тучи на том берегу, —

СГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.

Я слышу их рост и уснуть не могу.

Как темные мысли клубятся в мозгу,

Как в пыльные орды, в живую пургу

Сбивают гонимые страхом народы, —

В безмолвии августа, в душном стогу,

В теплице безветренной влажной погоды

СГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.

Я вижу их мощь и дышать не могу.

Один изгаляется в узком кругу,

Взахлеб допивая остатки свободы,

Другой проклинает недавние годы,

А третий бежит, норовя на бегу

Еще и поставить подножку врагу, —

Хотя их обоих накроют отходы,

Осколки руды и обломки породы.

На всем горизонте, на каждом шагу

СГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.

Я знаю, какой, но сказать не могу.

Но в это же время, над той же рекой,

В лиловом дыму вымывая проходы,

В ответ собираются силы такой,

Такой недвусмысленно ясной природы,

Что я ощущаю мгновенный покой.

Уже различая друг друга в тумане,

Они проплывают над лесом травы.

Имело бы смысл собираться заране,

Но первыми мы не умеем, увы.

И я засыпаю, почти замурлыкав,

В потоке родных переливов и бликов

Плывя в грозовую, уютную тьму.

У тех, кто клубится в лиловом дыму,

Всегда бесконечное множество ликов,

А мы остаемся верны одному.

Неясно, каков у них вождь и отец,

Неясно, чего они будут хотеть,

Неясно, насколько все это опасно

И сколько осталось до судного дня,

И как это будет, мне тоже неясно.

Чем кончится — ясно, и хватит с меня.

ОДИННАДЦАТАЯ БАЛЛАДА

Серым мартом, промозглым апрелем,

Миновав турникеты у врат,

Я сошел бы московским Орфеем

В кольцевой концентрический ад,

Где влачатся, с рожденья усталы,

Позабывшие, в чем их вина,

Персефоны, Сизифы, Танталы

Из Медведкова и Люблина, —

И в последнем вагоне состава,

Что с гуденьем вползает в дыру,

Поглядевши налево-направо,

Я увижу тебя — и замру.

Прошептав машинально «Неужто?»

И заранее зная ответ,

Я протиснусь к тебе, потому что

У теней самолюбия нет.

Принимать горделивую позу

Не пристало спустившимся в ад.

Если честно, я даже не помню,

Кто из нас перед кем виноват.

И когда твои хмурые брови

От обиды сомкнутся в черту, —

Как Тиресий от жертвенной крови,

Речь и память я вновь обрету.

Даже страшно мне будет, какая

Золотая, как блик на волне,

Перекатываясь и сверкая,

Жизнь лавиной вернется ко мне.

Я оглохну под этим напором

И не сразу в сознанье приду,

Устыдившись обличья, в котором

Без тебя пресмыкался в аду,

И забьется душа моя птичья,

И, выпрастываясь из тенет,

Дорастет до былого величья —

Вот тогда-то как раз и рванет.

Ведь когда мы при жизни встречались,

То, бывало, на целый квартал

Буря выла, деревья качались,

Бельевой такелаж трепетал.

Шум дворов, разошедшийся Шуман,

Дранг-унд-штурмом врывался в дома —

То есть видя, каким он задуман,

Мир сходил на секунду с ума.

Что там люди? Какой-нибудь атом,

Увидавши себя в чертеже

И сравнивши его с результатом,

Двадцать раз бы взорвался уже.

Мир тебе, неразумный чеченец,

С заготовленной парою фраз

Улетающий в рай подбоченясь:

Не присваивай. Все из-за нас.

…Так я брежу в дрожащем вагоне,

Припадая к бутылке вина,

Поздним вечером, на перегоне

От Кузнецкого до Ногина.

Эмиссар за спиною маячит,

В чемоданчике прячет чуму…

Только равный убьет меня, значит?

Вот теперь я равняюсь чему.

Остается просить у Вселенной,

Замирая оглохшей душой,

Если смерти — то лучше мгновенной,

Если раны — то пусть небольшой.

ДВЕНАДЦАТАЯ БАЛЛАДА

Хорошо, говорю. Хорошо, говорю тогда. Беспощадность вашу могу понять я. Но допустим, что я отрекся от моего труда и нашел себе другое занятье. Воздержусь от врак, позабуду, что я вам враг, буду низко кланяться всем прохожим. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Сохранить тебе жизнь мы никак не можем.

Хорошо, говорю. Хорошо, говорю я им. Поднимаю лапки, нет разговору. Но допустим, я буду неслышен, буду незрим, уползу куда-нибудь в щелку, в нору, стану тише воды и ниже травы, как рак. Превращусь в тритона, в пейзаж, в топоним. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Только полная сдача и смерть, ты понял?

Хорошо, говорю. Хорошо же, я им шепчу. Все уже повисло на паутинке. Но допустим, я сдамся, допустим, я сам себя растопчу, но допустим, я вычищу вам ботинки! Ради собственных ваших женщин, детей, стариков, калек: что вам проку во мне, уроде, юроде?

Нет, они говорят. Без отсрочек, враз и навек. Чтоб таких, как ты, вообще не стало в природе.

Ну так что же, я говорю. Ну так что же-с, я в ответ говорю. О как много попыток, как мало проку-с. Это значит, придется мне вам и вашему королю в сотый раз показывать этот фокус. Запускать во вселенную мелкую крошку из ваших тел, низводить вас до статуса звездной пыли. То есть можно подумать, что мне приятно. Я не хотел, но не я виноват, что вы все забыли! Раз-два-три. Посчитать расстояние по прямой. Небольшая вспышка в точке прицела. До чего надоело, Господи Боже мой. Не поверишь, Боже, как надоело.