Читать книгу "Эта русская - Кингсли Эмис"

– Ноги моей больше тут не будет, честное слово, она и обычно-то не подарок, не знаю, зачем я сюда притащилась, Гарри считает это идиотизмом, она помыкает мной как хочет, а я почему-то терплю, – милочка, будь ангелочком, сбегай на кухню, приготовь чего-нибудь легонькое и вкусненькое… – Последнюю фразу она начала, подделываясь под Корделин выговор, но на полдороге то ли взяла себя в руки, то ли выдохлась. – А потом – почему у меня все просто плавает в масле, и что я, специально там столько возилась, неудивительно, все холодное как лед, и где перец, да вот же он, с самого начала стоял перед твоим носом, но это оказалось еще и хуже, и с ума я, что ли, сошла, принести этот уродский поднос, когда там полно таких хорошеньких…

– Бросай все это и садись.

– И уж конечно, я могла бы проявить хоть капельку сочувствия в такой ситуации…

– Я потом это домою. Думаю, тебе не мешало бы выпить.

Вообще-то Ричард привык выслушивать, а не проговаривать последнюю фразу, и искренне надеялся, что сумел облечь ее в подобающую форму. Похоже, сумел. Пэт согласилась на джин с тоником и села с ним рядом в гостиной. Судя по всему, она утешилась, хотя и не до конца.

– Я-то думала дождаться какой-никакой благодарности за свою заботу, а дождалась только очередного хамства, – пожаловалась Пэт, не переставая кипятиться. – Причем она нахамила бы всякому, кто сдуру подвернулся ей под руку.

Ричарду пришло в голову, что совсем недавно он увещевал Пэт, которая нахамила ему по поводу его обращения с Корделией, представляя ту несправедливо обиженной жертвой. Впрочем, ему хватило ума ограничиться невнятным сочувственно-подбадривающим бормотанием.

Возможно, Пэт тоже прокручивала в уме обрывки их предыдущего разговора. Отхлебнув джина, она осведомилась:

– Ну, как бы там ни было, ты вернулся? Вернулся ведь, да?

Вопрос, в такой формулировке, открывал необозримое поле для возможных трактовок и ответов. Ричард проговорил:

– Ты не представляешь, как я тебе признателен за то, что ты прикрыла тылы. Мне очень жаль, что тебе так досталось…

– Подожди, я хотела спросить: ты сначала бросил Корделию, а теперь вернулся? Хотя, конечно, если тебе не хочется об этом говорить…

– Почему же, очень даже хочется, если ты согласна слушать. В делах моих пока полный сумбур, но, чем бы все ни кончилось, одно я знаю точно: жить вместе и дальше мы не сможем. Независимо от того что случится или не случится в моей жизни.

– А-а. – Пэт понимающе кивнула. Потом, оживившись, осведомилась: – А что именно может случиться или не случиться?

– Ну… Анна… ну, ты знаешь, эта русская… с ней, мягко говоря, возникли осложнения, или скоро возникнут. Из-за… помнишь, я говорил о ее стихах? Господи, ну, сегодня утром, каким я становлюсь…

– Прости, Ричард, что я наговорила лишнего на эту тему, я была очень расстроена.

– Ничего, мы все были в растрепанных чувствах. Словом, когда мы с тобой это обсуждали, ну, помнишь, когда встретились у входной двери, я сказал тебе, что, на мой взгляд, Аннины стихи никуда не годятся и из этого возникает серьезное затруднение. Помнишь?

– А-а. – На сей раз Пэт произнесла это с отрешенным видом.

– Ну так вот, что было дальше. Я должен подписать бумагу, где говорится, что она – великий поэт, а мне совесть не позволяет.

– Какую еще бумагу? А, кажется, я что-то такое о ней читала. Выходит, тебя просят официально заявить, что она пишет замечательные стихи, а ты считаешь их бредом сивой кобылы и ничего такого заявлять не хочешь. Так?

– Да, причем я твердо решил, что и не стану.

– Что – как ее, Анна? – Анна сочтет за подлое предательство, за удар по ее самолюбию и все такое. Достаточно серьезный повод, чтобы порвать с тобой, а?

Пэт по-прежнему говорила с отрешенным видом, добавив в голос нотку подчеркнутой беспристрастности. Ричард считал, что, в принципе, тон она выбрала верный, хотя ему и не повредила бы небольшая доза сочувствия, вроде проявленного Пэт совсем недавно. В частности, сочувствие придало бы ему уверенности в собственной правоте.

– Пожалуй, – проговорил он, отвечая на ее вопрос – Хотя мне трудно судить. В любом случае она так и останется никудышным поэтом.

– С твоей точки зрения.

– Разумеется, с моей, с чьей же еще? Но ведь речь-то идет не о комнатных шлепанцах, а о поэзии, об истине, какой я ее вижу.

– Понятно. И если ты покривишь душой, тебе придется – придется что?

– Поступиться своей профессиональной честью. Как если бы врач нарушил клятву Гиппократа. Прости за высокопарность.

– Не за что извиняться, ты очень точно выразился. И все-таки, Ричард, если посмотреть правде в глаза, эта твоя профессиональная честь – довольно скользкая штука, а? Я хочу сказать, она же не помешала тебе лечь в постель с этой девицей, – я не хочу сказать, что должна была или могла помешать, но ведь, однако, не помешала. Но тогда все происходило, скажем так, втихую, знали об этом только ты, да она, да те, кому вы сами сказали. Теперь же, похоже, об этом, того и гляди, узнает весь белый свет, и тут-то ты вдруг припомнил про свою научную репутацию, совесть и все такое.

– Я понимаю, что оно именно так и выглядит. Просто я не знаю, что еще могу сейчас сделать.

Пэт давно уже перестала изображать отрешенность, а беспристрастной ее теперь назвал бы только самый пристрастный наблюдатель.

– А я знаю, – проговорила она таким тоном, что Ричард удивился, как это ее чуть выпяченная нижняя губа могла когда-то казаться ему умилительной. – Твое мнение об Анниных стихах – это всего лишь твоя точка зрения, точка зрения специалиста, профессионала и все такое, но не более чем точка зрения. Выходит твоя любовь, или привязанность, как хочешь, к Анне достаточно сильна, чтобы сбежать с ней, довести жену до нервного срыва и разрушить свой брак, но недостаточно сильна, чтобы заткнуть эту самую точку зрения куда подальше.

– А именно, солгать, – уточнил Ричард.

– А до этого тебе никогда лгать не приходилось? Да что ты говоришь? Нет, ты просто не хочешь лгать именно сейчас, именно в этой ситуации. Но даже если то, о чем ты сейчас говорил, в десятки раз важнее, чем следует из твоих слов, разве это повод отказаться от человека, которого любишь? Как ты там выразился? Извини за высокопарность?

Ричард подумал было напомнить, что, за кого бы Пэт его ни принимала раньше, пока он еще остается мужем женщины, которая, сколько ему известно, только что обошлась с Пэт совершенно по-хамски. Впрочем, подумал он об этом не более серьезно, чем о том, чтобы научиться летать.

Пэт тем временем разыграла красноречивую пантомиму, обведя пристальным взглядом роскошно обставленную Корделину гостиную, а потом оценивающе оглядев Ричарда. Наконец она проговорила:

– Как удобно. Как прелестно. Мы пошли пошалили, потом немножко запутались, потом маленько напугались, а теперь, как раз к месту, у нас приключился приступ профессиональной совестливости. Учти, тебе придется долго и тяжко гнуть спину, чтобы вернуть расположение дамы, которая сейчас сидит наверху, и вернуть его полностью тебе все равно не удастся. Но ведь есть ради чего потрудиться, а, Ричард?