Читать книгу "Мистерии Осириса. Древо жизни - Кристиан Жак"

Икер хотел правды и справедливости. Благодаря рукояти ножа он получил доказательства существования « Быстрого». Его главный свидетель исчез, и власти ему ответят, что этого скромного предмета маловато для того, чтобы начать расследование.

Архивы Кахуна: там и только там находятся решающие документы.

При входе в помещение архива стояли два стражника из городской стражи.

— Имя и род занятий?

— Икер, писец.

— Есть письменное разрешение для входа в помещение архива?

— Минутку.

Высокопоставленный чиновник согласился принять Икера, слава которого, не переставая, росла. Хранитель, всегда сдержанный и пунктуальный, встретил его приветливо:

— Чего ты хочешь, Икер?

— Это довольно деликатное дело. Речь идет об одной миссии... ну, скажем, тайной.

— Я могу это понять, но мне нужно дать больше уточнений.

— Мой начальник, Херемсаф, отправил меня навести в архиве справку о корабельных верфях. Он хотел бы проверить одну деталь.

— Почему он не пришел сам?

— Как раз из-за деликатности вопроса. Мое присутствие не вызовет ничьего любопытства, а его, напротив...

Хранителя, казалось, это убедило. Разумеется, он не впервые сталкивается с такого рода делами, когда важно не оставлять следов.

— Понимаю, понимаю... Но предпочитаю иметь записочку за подписью Херемсафа.

— Возможно, это не так обязательно и...

— Для моих архивов — обязательно. Приходи с запиской, и я упрощу тебе задачу.

— Над чем ты насмехаешься, Икер, и что за этим кроется? — спросил Херемсаф, которого захлестнул ледяной гнев. — Хранитель Государственных Архивов только что передал мне, что ты осмелился использовать мое имя для незаконной консультации! Ты! Я же в тебя так верил!

— Разве вы дали бы мне разрешение в подобающей форме?

Взгляд Херемсафа стал пронизывающим.

— Ты не считаешь, что уже настало время раскрыть мне всю правду?

— Я возвращаю вам этот вопрос.

— Ты заходишь слишком далеко, Икер! Это не я пытался проникнуть в архив!

— Но именно вы поручили мне сортировать вещи, сгруженные в старых хранилищах, настаивая на том, чтобы ничто не ускользнуло от моего бдительного ока?

— Разумеется, я, и что с того?

— А вы не думали о рукояти ножа, на которой выгравировано имя одного корабля?

Херемсаф казался удивленным.

— Разве главная верфь района не под вашей ответственностью? — продолжал Икер.

— Ну, в этом ты ошибаешься! Этим занимается правитель Фаюма.

— Но в рукояти ножа я не ошибаюсь?

— Что ты конкретно ищешь?

— Разумеется, Маат.

— Ну, уж не ложью, произнесенной Хранителю, ты ее обретешь!

— Если вам не в чем себя упрекнуть, позвольте мне навести справки в архивах!

— Это не так просто, и я не всемогущ. Существует несколько управлений, и только управитель города разрешает доступ ко всем отделам архива. Послушай, Икер, ты как раз поднимаешься по служебной лестнице, но у тебя немного друзей. Твоя прямота и знания говорят в твою пользу, но прекрасной работы мало, только она одна не может гарантировать удачную карьеру. Моя поддержка тебе необходима, и я даю ее тебе, потому что верю в твое будущее. Я согласен позабыть о твоем минутном заблуждении, но при условии, что это не повторится. Мы понимаем друг друга?

— Нет, не понимаем. Я хочу не блестящей карьеры, а только правды и справедливости. Чего бы это мне ни стоило, я не откажусь от своих поисков. Я отказываюсь думать, что в этой стране все прогнило. Если бы это было так, Маат давно бы ее покинула. А в таком случае — зачем жить?

Икер вышел без приказа из кабинета Херемсафа.

Отправляя его к управителю, который был, разумеется, заодно с убийцами плотника, начальник Икера доказал свою собственную вину. Но почему Херемсаф дал ему увидеть черенок ножа? Ведь таким образом он помог Икеру. Отказывая ему в разрешении пользоваться архивами, он пытался помешать ему двигаться вперед. Как объяснить такое противоречивое отношение? Без сомнения, Херемсаф, верный слуга управителя, не знал о существовании макета объекта, имя которому было «Быстрый».

Икер будет смещен и изгнан из Кахуна.

Однако он туда еще вернется, и ему удастся получить так необходимые ему документы. Сознавая, что его задача становится невозможной, он пошел наугад.

— У тебя расстроенный вид, — прошептал ему сладкий голос Бины.

— Профессиональные трудности.

— Ты меня даже не заметил! Не должен ли ты немного развлечься?

— Моему сердцу не до веселья.

— Тогда поболтаем! Я нашла тихое местечко, пустой домик как раз позади того, где я работаю. Приходи туда сегодня вечером после захода солнца. Выговоришься — и на душе полегчает.

57

По мере приближения к столице провинции Зайца пейзажи становились мягче и красивее. Здесь все располагало к миру, отдыху и размышлению.

А на борту царского корабля думали лишь о столкновении с опасным противником Джехути. Новости, которые только что получил генерал Несмонту, были совсем не радостные.

— Правитель провинции имеет небольшую, но хорошо оплачиваемую армию, состоящую из опытных профессионалов, — напомнил фараон. — Кроме того, Джехути пользуется славой тонкого стратега.

— В этом случае, — рассудительно заметил Сехотеп, — он не станет враждебно относиться к переговорам! Когда Джехути узнает, что к вам присоединились провинции, которые считались непримиримыми вашими врагами, он поймет, что вооруженная борьба бесполезна. Я предлагаю себя в качестве посланника.

— Продолжим использование моего метода, — решил Сесострис.

Трое представителей Великого Дома — генерал Несмонту, Хранитель Царской Печати и Собек-Защитник — сошлись на одной мысли: владыка Верхнего и Нижнего Египта недооценивает степень опасности. Джехути — не какая-нибудь посредственность, он не сложит оружия без беспощадного боя.

И, тем не менее, спокойствие фараона было непоколебимым. И разве в этом он не был похож на одного из тех гениальных политических деятелей, которые способны сделать нужное дело в нужный момент? Как не испытывать доверия к этому гиганту, который с самого начала своего царствования не совершил ни одного неверного шага?

Кхемену, «город Восьмерки» — восьми созидательных сил, был одновременно столицей провинции Зайца и городом бога Тота. Тот, мастер иероглифического письма — «Божественного слова», — давал посвященным возможность постичь знание. Проявляясь в виде серпика Луны — самого явственного символа смерти и воскресения, он олицетворял необходимость разрезающего действия, бесстрастно холодного и непреклонного. Клюв ибиса, птицы Тота, не искал: он находил.