Читать книгу "Бангкокская татуировка - Джон Бердетт"

— Они дали мне обезболивающее. Я не чувствую своих грудей. — В доказательство она потерла груди обеими руками.

Не говоря ни слова, я прошел во главу стола и опустил пластиковый пакет с деньгами перед Иши. Все взгляды устремились на доллары, но никто не притронулся к пакету. Что я прервал своим приходом? Иши кашлянул. Он был, видимо, сильно пьян, поскольку совершенно не заикался.

— К сожалению, все намного усложнилось.

— Простительное недоразумение, в котором нет ничьей вины, — пробормотал китаец с расстегнутым воротником и одарил меня призрачной улыбкой. — Но его так или иначе необходимо разрешить.

Иши посмотрел мне в глаза:

— Миллион — только за татуировку Чаньи. Они собираются ее вырезать и задубить. Представляешь, целый миллион за крохотного дельфина! Я мог бы разбогатеть, если бы у меня было время.

— Так в чем проблема?

— Они решили взять и другие татуировки для продажи на черном рынке. На мои работы сейчас довольно большой спрос, особенно в Японии среди членов якудзы, которые приобретают их в качестве символа, утверждающего положение. Вроде как японские бизнесмены, которые хранят в сейфах полотна Ван Гога и вынимают только для того, чтобы похвастаться. Удручающая ситуация для художника, которому всегда хочется, чтобы его работы выставлялись. Зато у Ван Гога больше нет финансовых проблем.

— И где же эти другие татуировки?

— Наверху. Самые последние в процессе консервации. Ты, наверное, не представляешь, что это такое, — сродни дублению свиной кожи.

— Как давно продолжается эта… торговля?

— Долгая история. Скажем так, Митч Тернер был первым. Я не собирался выпускать дело из-под контроля. И не хотел убивать никого, кроме американца. — Иши сделал быстрый жест в сторону Чаньи. — Я не мог обладать ею, но и не мог стерпеть, чтобы она принадлежала другому. Ты был бы следующим. Но если человек готов убить, почему бы не извлечь из этого выгоду? С тех пор как мы с тобой познакомились, я грезил твоей кожей — такой приятный цвет слоновой кости, особенно на спине.

Я уже, разумеется, обо всем догадался. Стоял в шести футах от стола, но говорил, словно с другого края долины, и мой голос гулко отдавался от стен.

— Так почему они не возьмут те, другие, татуировки — и законсервированные и незаконсервированные?

Иши покачал головой, удивляясь моей тупости:

— Потому что я уже заложил их японцам. Ростовщикам якудзы. Они послали сюда людей и с ними адвоката. Появятся с минуты на минуту. С итальянцем. — И добавил в ответ на мой недоумевающий взгляд: — Дорогой мой, неужели ты ждал, что в наши дни, в нашем веке разразится война? Я вызвал японцев с полного согласия мистера Чу.

— Это правда, — монотонным голосом подтвердил китаец с расстегнутым воротником. — Мы все члены международного делового сообщества. Было бы крайне неприятно, если бы это небольшое недоразумение посеяло рознь между нами и нашими японскими коллегами, с которыми у нас столько общих дел. Просто немыслимо взять и унести работы, коль скоро мы знаем, что на них, возможно, с большим основанием претендуют другие. Боюсь, мистер Иши — слишком художественная натура, чтобы вдаваться в правовые нюансы. Он все заложил по крайней мере дважды. — Китаец болезненно поморщился. — Вот в этом-то и заключается проблема.

Иши беспомощно развел руками, и на его лице появилось виноватое выражение. Но затем с воодушевлением продолжал;

— Хотите посмотреть?

Он провел нас по лестнице в узкий коридор с двумя дверями. Первая вела в спальню, где стены были покрыты эскизами татуировок интимного, даже порнографического свойства. И показал на прямоугольник белой кожи, натянутый на дубильной доске.

— Я решил; раз уж убиваю людей ради их шкур, то должен при этом выполнять социальную миссию. Вот этот был головорезом из якудзы очень высокого положения, хотя и являлся исполнительным директором дутой корпорации, которая сгоняла с земель крестьян в Исаане, чтобы выращивать на них свои идиотские палочки для еды. Это он заказал журналиста, моего друга. Татуировка в виде бабочки — одна из лучших моих работ. Этот крестный отец был из моих первых клиентов в Таиланде. Он, разумеется, хотел, чтобы я выколол ему на заднице самурая — мои соплеменники зациклены на мифологии. Самураи были по большей части пьяницами, гомосексуалистами и к тому же психами, только не скажите вслух об этом в Японии. Пришлось проявлять тонкость подхода. К счастью, он оказался настолько туп, что не мог понять смысл рисунка на собственной коже. Скажите, недурно?

Татуировка на растянутой на доске коже представляла собой триумф двойной сатиры. На первый взгляд самурай в прекрасных доспехах и шлеме в седле на черном большом коне, натягивающий огромный лук, казался образом совершенного воителя. Но стоило присмотреться, и становилось понятно; несколькими искусными мазками Иши изобразил гомосексуалиста и пьяницу — в этом не было ни малейших сомнений — напыщенного, самовлюбленного дурака.

— Позволь спросить, зачем ты отсекал им члены?

Иши нахмурился, поскреб затылок и ткнул пальцем в сторону Чаньи;

— Ее карма! С Митчем Тернером я сделал это в приступе ревности, но затем мне пришло в голову, что каждый мужчина может ею обладать. Любой прощелыга с улицы — необходимо только заплатить.

Чанья вздрогнула и понурилась.

— Ради нее я кастрировал бы целый город. Это любовь.

— Но те мужчины, которых ты кастрировал, были уже мертвы.

— Я же сказал, что был влюблен, логика тут ни при чем. Любовь — это язык символов, ты должен это понимать.

— Почему тебе понадобилось убивать тех, кому ты делал наколки, а не наоборот — убить кого-нибудь с улицы, а затем разукрасить?

Иши мрачно покачал головой:

— Рецепт для бездарности. Прежде всего краски должны проникнуть глубоко под кожу, только в этом случае картина приобретает нужное качество цвета и оттенков. Во-вторых, ты совершенно не понимаешь рынка: я продаю не только татуировку — вместе с ней продаю убийство. Люди хотят ощущать трепет от того, что обладают декорированной кожей погибшего насильственной смертью — той самой кожей, которую он носил при жизни, и был, словно дерево, срублен во имя искусства. Цивилизованный вариант коллекционирования засушенных голов. — Глоток сакэ из бутылки, которую художник не забыл принести с собой. — И еще я, разумеется, продаю дурную славу. Когда это перестанет оставаться уделом узкого круга, мои работы возрастут в цене в сотни раз. — Задумчиво: — Что такое убийство, если не совершенное экстравертом самоубийство? В конце концов, все мы — одна человеческая семья, но лишь убийцы способны испытывать непереносимое чувство истинной страсти.

Мужчина в рубашке с расстегнутым воротником согласно кивнул.

Во второй комнате на стенах висели всего две работы — обе задрапированные шелковой тканью. Иши снял покров с первой.

— Печальный случай — молодой шпион из ЦРУ. Просил вот что — и остался очень доволен. Как мне кажется, это все, чего он хотел от жизни, но кончил с тайской шлюхой.