Читать книгу "Я медленно открыла эту дверь - Олег Дорман"

Алиса: За бутылку водки.

Саша: Она ехала туда всегда с ящиком водки.

Алиса: Она знала, что там в ходу.

Саша: Вёз нас на машине ее друг Ленчик. Мы ехали с вещами и звенящим ящиком водки. И всё, что происходило на даче – выкорчевывание старых сараев, достройка большой веранды, ремонт забора, – всё это исправно делалось за бутылку. Вся деревня работала на бабушку. У нее были договоренности там, тут, магазин сообщал нам, когда привезли свежее молоко, здесь хранили наши вещи, пока нас нет, там следили за картошкой, которую мы не сажали, но часть поля считалась нашей. Вся деревня по ее правилам существовала.

Алиса: Она умела.

Саша: А когда мы приезжали, все знали, что она приехала, и начиналось паломничество. Но не ради попрошайничества – ради работы. Это ее талант: к ней шли просить дела. Обычно же алкаши приходят и просят «дай», «ну, пожалей», «ну, помоги». А тут – дай работу.

Алиса: «Тебе надо чего сделать?»

Саша: Они знали: если попросить работу, она ее даст. Как волшебница в моём любимом мультфильме Миядзаки – никогда не отказывала.

Алиса: Всегда давала людям работу. Шанс давала.

Саша: И это была для меня тоже какая-то неведомая прежде бабушкина сторона. Потому что я и на Курсах бабушку наблюдала. Однажды там происходила какая-то встреча очень крутых киношников, и я несколько дней подряд помогала с чаем, кофе, бутербродами, была на побегушках. Но никто не должен был знать, что я внучка. Только по имени-отчеству, близко не подходить, лично не обращаться. На расстоянии вытянутой руки. Бабушка, которая была там, – это одна бабушка. Бабушка, которая приезжала к нам в Камергерский, – другая. А вот бабушка на даче – это самое теплое воспоминание. Она максимально близко нас к себе подпустила. Разрешила нам, помнишь, выстроить домик на чердаке. Очень многое нам позволяла – только там. У меня ощущение, что там она была как будто на необитаемом острове.

Алиса: Мы лабораторию себе сделали. И она приходила смотреть.

Саша: У меня чувство, что для нее было важно, что ее никто не будет оценивать. Она на этой даче…

Галя: Расслаблялась.

Саша: Да. «Вы делайте, что хотите, меня не трогайте». Она читала, она раскладывала пасьянс, она подолгу пила кофе и смотрела в поле это огромное, открывавшееся прямо за нашим домом. И очень много была в себе.

Алиса: Удивительный контраст. Я помню, как первый раз приехала к ней на работу в Тишинский – мы с тобой вместе приехали. И вот это впечатление, когда нас завели в ее кабинет с табличкой, большой, темный, с бабушкой за большущим столом. Прежде ты никогда не видел человека на работе, ну, бабушка и бабушка, всегда очень занята, а тут вдруг тебе, маленькой девочке, становится понятно, что это большой человек. В чей кабинет все приходят, слегка наклонив голову. И чувствуешь такую гордость…

Саша: И хочется крикнуть: я внучка!

Алиса: А нельзя.

Саша: Если мы где-то бывали с бабушкой, она никогда не говорила «это моя внучка Саша» или «это моя внучка Алиса». Она говорила «это галина дочь». А уж кто знал, кто такая Галя, тому дано было понять, кто мы. Дедушка, кстати, вообще не разрешал нам звать его дедушкой.

Галя: Он это перенял от своей мамы, моей бабушки. Она считала, что слово «бабушка» старит и принижает. А я для себя очень рано поняла, что бабушка – не возрастной ценз…

Саша: Это награда, я считаю, вообще.

Галя: Да. И я – бабушка. Я бабушка целиком и полностью! Вязание, пироги, шапочку надела, нос вытерла…

Саша: А одобрения ее мы так, в общем-то, и не добились. Какими бы любящими, внимательными ни были, как ни пытались услужить, помочь. Единственный период, когда я более-менее ее удовлетворяла, – когда я работала в кино. Художником-гримером. Вот в тот период она со мной разговаривала всерьез. Задавала мне вопросы, получая на них ответы, не всегда была довольна, потому что ей казалось, я должна бесконечно двигаться вверх, вверх, вверх, только вверх: не надо в одном состоянии находиться, надо добиваться, достигать. И даже когда я добилась – не ставя, честно говоря, такой цели перед собой, – каких-то с ее точки зрения достойных высот, всё равно было недостаточно. «Почему ты остаешься на сериалах? Надо идти дальше, в большое кино». И неважно, в каком положении было тогда кино: надо, ты всё время должна идти вверх. И в момент, когда я решила, что больше хочу быть матерью, что мне это ближе, – всё, она разочаровалась во мне совершенно. Из-за того, что я ушла из кино. «Как ты могла!» И с тех пор что бы я ни делала, как бы себя ни проявляла, – всё, нет, крест. На Алиске крест был поставлен давно. И мы стали ей неинтересны, по большей части. Особенно когда у нас появились дети.

Алиса: Нет, ну, она всё равно, конечно, интересовалась.

Саша: Интересовалась, звонила, спрашивала, как у нас дела, всё знала. Но… Она не то чтобы «ой, я хотела бы с девочками повидаться», нет: «пускай ко мне приедут».

Галя: Да, для мамы это было очень важно – реализация себя как профессионала.

Саша: Ей было не важно, что просто мы у неё есть.

Алиса: На ее взгляд, мы не реализовали себя.

Саша: Ей важно было, чтобы ее друзья, те, кто ее знают, люди ее круга говорили: о, у Голубкиной-то какие внуки! Один сценарист, другая вот это, третья вот это. Нужна была статусность даже в этом. Это обижало, безусловно. У неё были свои, весьма определенные требования. И мы не оправдали ее взглядов на то, как человеку надо жить. И на первом месте у неё всегда, конечно, был Вовочка, никуда от этого не денешься. И мы не то что не пытались… мы не видели смысла конкурировать. Мы никогда не были настолько умны…

Алиса: талантливы…

Саша: …талантливы.

Галя: Да, это на самом деле повелось из глубокого детства. Вовочка был ее первый внук. Они жили вместе – мама жила с ним, его папой Володей и его мамой Наташей Громовой в квартире на Смоленской. То есть этого действительно не перебьешь. Когда мама нас растила с Вовкой, она тоже предпочитала его мне, потому что он сын.

Саша: А Вовочку – нам. Мы девочки – мы ни о чём.

Галя: Да, девочки – ни о чём.

Саша: Как в королевской семье: наследники – мальчики.

Галя: Мальчик в семье был серьезное дело. Надо сказать, когда мы росли с Вовой, мы тоже имели в некоторой степени неравные права.

Володя: Ну, почему? Я не могу так сказать.

Саша: А потому что ты этого не ощущал.

Галя: Сейчас объясню. Мама всегда пыталась тебя больше защитить просто потому, что ты был для моего отца – мы тогда этого не знали…

Володя: Ну, да…

Галя: …ты был для моего отца не родным сыном. А мы этого лет до твоих пятнадцати не знали. Так ведь?

Володя: Но потом нашли документы.

Галя: Да, я помню. Мы не знали, что мой отец Вовку усыновил. Вова до сих пор носит отчество и фамилию моего отца. А я была такой счастливый пузырь, мне всё было хорошо, меня всё устраивало в жизни, я всех любила, я вообще на это внимания не обращала. Вова же больше чувствовал некоторые странности и, может быть, несправедливости. И мама всегда пыталась его защитить. Она мне потом сама говорила, что Вовку больше любила.