Читать книгу "Всешутейший собор - Лев Бердников"

Вы чинно, молча, сложа руки,В собраньях будете сидетьИ, жертвуя богине скуки,С воксала в маскерад лететь —И уж не вспомните поэта!

Не знаем, является ли это только литературным предлогом или скромный Хвостов был тогда и в самом деле невысокого мнения о своих «творениях», но здесь он называет себя «парнасским вралем» и опасается наскучить своей Музой признанному эстету:

Боюсь, чтоб я в стихах теперьНе отворил ей [скуке. – Л.Б.]дверь:Затем держал я Музу строго,С тобой болтать хотящу много…Заедет ежель скука в гости,Без всех досад, без всякой злости,Нимало не плодя речей,С парнасской девушкой моей,И, взяв у них обеих руку,Вон Музу выслать, вон и скуку;И так парнасский враль вперед,Узнавши это, не пойдет.

Но собственное несовершенство не мешает автору поведать Строганову о своей творческой и жизненной позиции:

Совсем не возбужден корыстью,Черчу пером я без искусствВещание сердечных чувств…Я счастлив в участи моей:Без пышности, без лент, ключей…

По-видимому, Хвостов очень дорожил мнением Строганова и пекся о том, чтобы голос его лиры был услышан сим меценатом. Впоследствии он напишет «Стихи на смерть графа А.С. Строганова» (1811), где будет славить его как покровителя литературных талантов:

Но Музы пусть скорбят, рыдают,Лишась в нем друга своего,Искусств бессмертием пылаетЛюбовь к словесности его.

Впрочем, в конце XVIII века и самого Дмитрия Ивановича похваляли за «любовь к наукам, и благоволение к упражняющимся в оных». Слова эти взяты нами из книги «Новая новинка, или Всево понемношку. В стихах и прозе, забавное творение» (СПб, 1792). Составитель этого компилятивного сборника, скрывшийся под инициалами Н.К., посвятил его Хвостову и говорит в дедикации о своем усердии и «глубочайшем высокопочетании» адресата. Говоря о «любви к наукам», Н.К., по всей видимости, намекает на избрание Хвостова членом Российской Академии, состоявшееся в 1791 году.

«Отрывок чувства и размышления на случай убиения Марии Антуанеты, Королевы Французской» написано по горячим следам в 1793 году. Примечательно, что автор взывает здесь к «нежной тени» Расина – классика XVII века, удаленного по времени от «злодейского умерщвления», а не к деятелям французского Просвещения. Ведь, как отметил историк В.Н. Бочкарев, в годину революционных событий «Екатерина резко порывает с теми, к мнению которых она в былое время любила прислушиваться. Один за другим исчезают по ее распоряжению бюсты философов и писателей XVIII века из галереи Эрмитажа…

Только бюст Вольтера долго оставался на своем месте; наконец и он был вынесен на исходе 1792 года». Читаем у Хвостова:

Кто мне изобразит печаль, унынье,страхи?Восстань, приди, творецбессмертной «Андромахи»,Дай чувства кисти мне заставитьсострадать,Наставь, как ты умел принудить,возрыдать…Природы изверги; не братья,не французы,Которых сладостью своей высокойМузыУмел чувствительность растрогать,согревать,Которых заставлял ты слезыпроливатьПри описании мечтательнойнапасти.Нет, нет: то нелюди, в них зверскийдух и страсти,Дар разума затмен, погасли искрычувств,Без веры, без Царя, без чести,без искусств,Во зле ожесточась, ревут, на вседерзают;Преторгнув все бразды, самих себятерзают.Не слезы льют они, не слезы —кровь рекой.

Поэт выступает сторонником монархического правления и вполне разделяет убеждение Екатерины II о том, что «безначалие есть злейший бич, особливо когда действует под личиною свободы, сего обманчивого призрака народов». Он пишет:

Корабль дерзнет ли в путьбез кормчего кормы?Так слепы без Царя всех воли,всех умы.

Завершается текст угрозой «варварам» – убийцам «кроткого Людовика» и его «нежной супруги»:

Уж вихрь пламенный на них готовьвосстать;Уже! отвергнем взор от сихисчадий злобы,Что дышат, вкусят казнь,где ступят, найдут гробы.

В 1794 году увидела наконец свет «бессмертная «Андромаха» Ж. Расина в переводе Хвостова. Книге предпослано стихотворное посвящение переводчика Екатерине II – монархине, которой он дает лишь одно емкое определение: «Великая». Подобострастия, раболепия и уничижительного тона, спутников многих сервильных дедикаций, здесь нет и в помине. Зато посвятитель сродни лирическому герою торжественных од: он искренне удивляется и восторгается происходящим в империи:

В горящей ревности я духомвоскрыляюсь,Дела велики зрю и онымудивляюсь,Питаю чувствие идти за нимивслед…

Поэт исполнен «благоговенья жаром» к императрице, и именно поэтому (а не ради собственной славы!) он несет к ее стопам «Расиново искусство» и просит оценить «сей малый дар»:

Прими сей малый дар! душигорящей чувство,К ТВОИМ стопам несет Расиновоискусство,Когда бы с небеси мне быловрождено,Достойно бы ТЕБЯ прославиля давно,Я счастливым певцам ТЕБЯвоспеть оставлю,Я миг ловлю на песнь, себя не еюславлю.ТЫ благодарности благоговеньяжар,ВЕЛИКАЯ, цени, как мой ни скудендар!

«Расиново искусство», которое представил российскому читателю Хвостов, было высоко оценено современниками. Так, известный поэт XVIII века Е.И. Костров в «Стихах на день рождения Д.И. Хвостова» (1795) писал:

Любимец чистых Муз, друг верныйАполлона,Тебе согласие приятно лирназвона…И Музы на тебя с приятностьювзирали…Оне тебе, оне Расинов дух и лили,И Андромаху нам тобой они явили.

Показательно, что авторитетная «История русского драматического театра» (Т. 2. – М., 1977) называет постановку «Андромахи» в переводе Хвостова (она состоялась уже в XIX веке, а именно 16 сентября 1810 года) «крупным событием театральной жизни Петербурга». Здесь отмечается своеобразие Хвостова-драматурга: переводчик «хотя и отстаивал преимущества трагедии, написанной по “правилам” перед свободной по своей композиции шекспировской и немецкой драмой, однако стремится освободить Расина от многих условностей, принятых во французском театре. Он обращал внимание на жизненность, естественность, многосторонность характеров трагедии и даже сравнивал ее ситуации с положениями, типичными для “мещанской трагедии”».