Читать книгу "#черная_полка - Мария Долонь"

Потом закрыли крышку.

Они сели в микроавтобус, по разные стороны от полированного гроба — несколько раз при крутых поворотах он больно давил Инге на ногу.

Закапывали трое парней в синих куртках. Подруги-соседки стояли поодаль, переговариваясь вполголоса и время от времени осеняя себя крестом. Тяжелый еловый лапник мягко лег на комковатый холмик.

Майкл переменился. Все его радостное любопытство — к жизни тети, к Москве, к Инге — как-то разом улеглось, сникло, как стихает внезапный порывистый ветер в сумерках полесья, разворошив гнезда и обтрепав ветки сирени. Он ни слова больше не сказал об Александре Николаевне, не заговорил с Ингой — просто так, как заговаривает живой с живым после вынужденного визита на погост. Возвращаясь с кладбища, Инга вспоминала его последний заинтересованный взгляд и последний обращенный к ней вопрос:

— Как у вас в России делают похороны?

Из дома Александры Николаевны он взял несколько полустертых черно-белых фотографий.

* * *

В аэропорт ехали молча. На Ленинградском шоссе был глухой затор, минут двадцать они не двигались с места, потом поползли, в удушливом мареве выхлопных газов. Майкл сидел, уставившись в компьютер, перетряхивал свое цифровое пространство. Она задала ему какой-то ненужный вопрос, он не глядя ответил «нет».

Боится опоздать. Как будто его не пустят на борт прежней жизни.

— Может, зарегистрируешься онлайн? — спросила она.

— Вчера уже сделал.

Проклятая предусмотрительность.

Зачем я поехала с ним?

Потом они вышли из машины в толпу, в море чемоданов и колясок, плачущих детей и ругающихся мужчин. Стояли в длинном хвосте перед входом, и он опять нервничал, переминался с ноги на ногу, расправлял затекшие плечи.

Она взглянула на табло — рейс SU102 boarding. Объявлена посадка. Рванулась, заметалась глазами в поисках пластмассового коридора, уводящего вглубь, за границу ее мира.

— Я должен идти… теперь, — с запинкой произнес Майкл.

— Да, да, конечно. — Она развернулась к нему, на какие-то три секунды их столкнула лицами суетная волна. Хотела поцеловать, но ее опять толкнули, получилось криво, куда-то в пустоту. Он поспешно обнял ее, не выпуская чемодана из рук.

— Все будет хорошо. Ты скоро найдешь работу. Все изменится.

Какую работу? Ты приедешь еще? Ты же приедешь? Сделаешь свои компьютерные дела, взломаешь еще что-то и опять приедешь? Нельзя так просто взять и уехать от меня, из моего города! Ты еще ничего не понял! Ни про меня, ни про тетю, ни про нашу историю! Я не успела столько всего рассказать. Я еще не водила тебя по переулкам, по набережным, мы не забирались на крыши, мы не стояли на мосту. Ты не видел московскую грозу… Ты…

— …приедешь?

— Постараюсь. Я напишу. Пока. — Он еще раз приобнял ее и легко встряхнул. Так всегда делал папа, уезжая в командировку. Потом папа, помахав на прощанье рукой, закрывал дверь, а она еще долго ходила по квартире и украдкой подпрыгивала, чтобы на секунду вернуть это ощущение — как папа тебя встряхивает.

Он быстро скрылся в лабиринте перегородок. Сделалось пусто и тихо, как будто ее отсоединили от источника питания. Остались безусловные рефлексы: выйти из душного зала, пропустить ряд машин, посмотреть на экран телефона. Она представила, как самолет Майкла выруливает на взлетно-посадочную полосу, как стюардессы, изящно вскидывая руки, щелкают обрезками ремней, показывают, где лампочка и свисток, объясняют правила поведения на воде, а неумолимое солнце светит в иллюминаторы и заставляет щуриться, и шторку опустить никак нельзя.

Ей казалось, будто на нее высыпают контейнер с песком — тонкими струйками, потом сплошным неудержимым валом, вот она уже по пояс в песке, песок в глазах, в ушах, во рту. Тяжело подниматься, ноги не разгибаются.

Она вышла наружу, в гулкую стоячую духоту.

* * *

Было уже за полночь, а они не расходились, сидели в прокуренной кухне. Кирилл с Эдиком от спиртного отказались, пили зеленый чай, Женя объявила, что предпочитает исключительно водку, и Олег, осуждающе качая головой, наливал виски всего в два стакана:

— Ну, девушки, за успешное окончание нашего малоприбыльного проекта! Кирюх, тебе новое звание, что ли, не выписали? Чего смурной такой?

— У нас если и выписывают, то сам знаешь что.

Инга курила, стоя у окна и отвернувшись ото всех. Не помогали ни алкоголь, ни никотин, ни добротный фатализм Холодивкер, которым она лечила абсолютно все душевные раны. Инга прижималась лбом к стеклу и машинально обрывала лепестки орхидеи, стоящей на подоконнике, — подарок Эдика, который он принес сегодня. «Это фаленопсис!» — сказал он, вручая горшок. Эдик любил дарить ей ботанические диковинки.

— Оставь куст в покое. И выпей. Щас же. — Женя протянула Инге стакан и запела:

Все позади — и КПЗ, и суд, И прокурор, и даже судьи с адвокатом, Теперь я жду, теперь я жду — Куда, куда меня пошлют, Куда пошлют меня Работать за бесплатно.

— Перестань себя казнить — от судьбы не уйдешь, все ко мне попадешь. Пусть тебя успокоит хотя бы то, что она не мучилась. Это была быстрая смерть, не из тяжелых. Ей можно даже позавидовать. А он на свой лад гуманист, этот ваш Агеев.

— Прекрати, Жень! Он был хорошим журналистом и приятным собеседником. И он убивал людей. Как это может уживаться в одном человеке? Почему он это делал?

— На твой вопрос нет ответа, — ответил Эдик, — некоторым людям не нужна причина, чтобы убивать. Им просто… нравится это делать. У них совсем иная… — он сделал паузу, подыскивая слово, — система взглядов, они не считают убийство преступлением. И главное — у них нет эмпатии.

— Ты будто учебник читаешь, — усмехнулся Олег, — а «система взглядов» называется мораль. Ты это хотел сказать?

— Нет. Агеев — классический маньяк. Он наверняка нашел для себя весомую причину для убийств. Но правда в том, что у каждого человека есть в жизни свои трагедии, травмы и основания для ненависти, только, слава богу, убивают единицы. Люди для таких, как он, — просто материал. Маньяки не могут поставить себя на место другого. Зато прекрасно умеют имитировать чувства. Притвориться милым, приятным человеком для них обычно не составляет никакого труда.

— Ты прав, — мрачно кивнула Женя, — вы зря стараетесь понять причину! То, что для вас мотив, для серийного убийцы лишь удобный предлог. Детская травма, абьюз в пубертатном возрасте, тираническая фигура отца — вот эта вся фрейдистская хрень. Его истинный мотив вам не дано постичь никогда. Потому что вы укладываетесь в среднестатитати…стические, — она споткнулась на длинном слове, — границы психиатрической нормы. Надеюсь, без обид?

Олег засмеялся:

— Какие обиды? Считай, комплимент сделала!