Читать книгу "Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - Джордж Манро"

Многие из тех, кто занимался торговой деятельностью, по-видимому, пренебрегали регистрацией в купечестве или избегали её, в том числе и некоторые иностранные торговые агенты, ведшие дела в весьма внушительных масштабах. Многочисленное временное население столицы, которое А.Н. Радищев в 1780-е гг. оценивал в 30 тысяч человек, включало в себя немало людей, не приписанных к купечеству, но всё равно каждый год приезжавших ненадолго, чтобы купить или продать импортные и экспортные товары, как и те, что предназначались для употребления в самом городе[518].

Зарегистрированные купцы стремились ограничить коммерческую деятельность лиц, не приписанных официально к купечеству. Соглашаясь, что коммерция должна быть исключительно сферой деятельности купечества, Екатерина II издавала указы, разрешавшие крестьянам продавать в городе лишь определённые виды продукции. Когда незарегистрированных торговцев заставали за продажей каких-нибудь иных товаров, то купцы, принадлежавшие к гильдиям, жаловались на них в Городскую думу. Так, в 1789 г. по рекомендации одного представителя 1-й гильдии Дума потребовала от комиссии по составлению Городовой обывательской книги представить полный список жителей, занятых торговлей и коммерцией, с указанием мест, где они вели дело, будь то дома, в лавке или в подвальном этаже. Законные члены купеческого сословия надеялись, что это поможет сократить внушительное число «неприписных» иностранцев и русских торговцев, не состоящих в гильдиях[519].

Как и прежние попытки искоренить незаконную коммерческую деятельность, этот указ исполнялся недостаточно строго. Временные обитатели города – и богатые иноземные торговые агенты, и приезжие русские купцы – продолжали торговать на рынке и на улицах.

Многочисленные купцы, приписанные к другим русским городам, ежегодно по несколько месяцев жили в Петербурге. Сколько было таких купцов, можно установить лишь приблизительно. Статистические данные показывают, что среди столичных торговцев доля купцов, занятых коммерцией в Петербурге, но зарегистрированных в других городах, действительно была очень высока[520].

Рассмотрим для примера купцов, занятых в экспорте льна и пеньки. После пожара на пеньковых складах в 1780 г. Коммерц-коллегия тщательно переписала имена и адреса 113 купцов, потерявших в пламени свои товары. Только 17 из них были зарегистрированы в Петербурге. Двое были из Твери, 19 из Калуги, 6 из Серпухова, 18 из Ржева, 5 из Старой Руссы, 3 из Москвы и ещё 43 человека из разных других мест. Таким образом, лишь меньше пятой части пострадавших купцов составляли петербуржцы[521]. Купцы из других мест потеряли гораздо больше товара, чем петербургские, которым принадлежала незначительная часть сгоревших льна, пеньки и табака[522]. Скромную роль петербуржцев демонстрирует и тот факт, что из 21 купца, дежурившего на складе в день пожара, ни один не был зарегистрирован в Петербурге[523]. Рынки льна и пеньки принадлежали к числу важнейших, так как, наряду с железом, эти товары являлись главными предметами экспорта из России в то время. Товары из внутренних областей, предназначенные на экспорт, переходили прямо из рук провинциальных купцов в распоряжение иностранных торговых представителей. Петербург служил перевалочным пунктом и хранилищем товаров, но посредническое участие здешних купцов в сделках было незначительно. Можно предполагать, что так же обстояло с такими предметами экспорта, как железо, рыбий клей, зерно и лес.

Местные купцы нанимали лавки на базарах и рынках или вели торговлю в других постоянных торговых точках. По закону, каждая лавка должна была торговать определённым узким набором товаров. Если купцы хотели расширить ассортимент, то им следовало открывать новые лавки в других местах. Жёны, братья, сыновья, племянники, свойственники и деловые партнеры хозяев помогали вести в них торговлю. Кроме торговли купцы со средствами занимались и ростовщичеством[524].

Зарегистрированные или нет, купцы нередко старались получить выгоду, нарушая многочисленные законы и правила. Указ, урезавший ассортимент товаров, которые могли продаваться в каждой лавке, мотивировался заботой о пресечении торговли краденым, в том числе вещами из царского дворца[525]. Контрабандный ввоз, особенно алкогольных напитков, был сокращён до приемлемых масштабов лишь в 1770-х гг., если вообще можно говорить об этом. В самом деле, общепринятым было мнение о купцах как о бесчестных стяжателях, а значит, многие горожане считали, что имеют дело с торговцами сомнительной порядочности. Образ такого купца воплощён в образе Ферапонта Пафнутьевича Сквалыгина в опере Михаила Матинского «Санктпетербургский Гостиный двор», впервые поставленной в 1779 г. и восстановленной в 1792 г.[526]. Сквалыгин, чья говорящая фамилия означает «скупец», «скряга», заламывал непомерные проценты, выдавал убогие изделия местных мануфактур за привозной товар высшего качества, подавал своим гостям несвежие кушанья, чтобы они поменьше съели, был безжалостен к должникам (хотя своих собственных кредиторов упрашивал о пощаде), подделывал или уничтожал долговые расписки, чтобы не платить долги. Его кредо было следующим: «Купец, старающийся о прибыли, так, как я, не взирая ни на какие добродетели, всячески обогащаться должен. Добродетель есть не что иное, как дурная привычка, и кто ею сильно заразится, тот остается во весь свой век в презрении и бедности; а кто один только вид добродетельного представляет, тот называется разумной и честной человек и живет благополучно… И вот мои непоколебимые правила: Первое. Кроме себя, никому добра не желать. Второе. Стяжать имение свое, хотя бы со вредом другому. Третье. Это зависит от произволения, дать ли другому хлеб или разорить его до основания. Вот тебе начальные основания истинного купечества, кои меня обогатили. Запиши их себе и ты»[527].