Читать книгу "Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов"

Впрочем, наши гидрологи не дают на этот счёт никаких обещаний. Не потому, что не уверены в своих силах, а потому что насторожил их рассказ одного из наших пациентов-pa. Он припомнил, что когда племя жило на краю Восточного материка, там иногда случались очень холодные дождливые периоды, длившиеся как раз восемь-десять дней. Каждый такой период заставал привыкшее к теплу племя врасплох, и люди мёрзли, а дети болели и умирали. Особенно новорождённые. Редкий новорождённый выживал, если появлялся на свет в такой холод.

Всё это нужно, конечно, ещё проверять и исследовать. Но не исключено, что тёплые струи у наших берегов, отбивая к Восточному материку холодное течение, сеют смерть среди диких племён. И если будущие исследования подтвердят, что это так, мы можем вмешаться в эту игру природы только с одной целью: отдать всё тепло племенам Восточного континента, взять весь холод себе. Ни на какое другое решение мы не имеем права.

Но пока восемь-десять тёплых дней – наши!

Мы вылетаем, наконец, на перевал, и я вижу, что до моря ещё далеко. Перед нами широкая зелёная долина, уходящая полукругом к северо-востоку и к югу. От материка её отделяет пологая лесистая гряда, по склону которой мы теперь спускаемся, а от зоны отдыха – высокие красновато-коричневые горы, среди которых теряется пересекающая долину лента дороги. Где-то там, на теряющемся среди скал кончике этой ленты, мелькают пёстрые пятнышки первых биолётов нашей длинной колонны. Бирута моя, наверно, уже в горах, а нам ещё мчаться и мчаться через долину, в которой – это начинает чувствоваться – значительно теплее, чем на остальном материке.

Всё-таки при рождении Бог явно обделил меня наблюдательностью! Летал же я в зону отдыха. Но ни лесистой гряды, ни зелёной долины вдоль неё – не заметил. А ведь такая райская долина! Словно, перевалив через гряду, махнул одним мигом из осенней Прибалтики в весеннее Приднестровье.

Мне становится жарко в шерстяной куртке, и я стягиваю её. Вслед за мной радостно стягивают курточки и мальчишки в биолёте.

Конечно, нелепо оставлять эту тёплую долину неиспользованной. Особенно сейчас, когда сюда проложена дорога. Наверно, здесь отличное место для второй фермы, лучше не найти. И её очень легко оградить электромагнитной защитой прямо по гряде, от берега к берегу. И, наверно, Женька, который проехал впереди меня, тоже понял это. Теперь, пожалуй, выскочит с очередным проектом. Реакция у него быстрая – успеет сказать «А» первым. Видимо, эта его быстрая реакция и была причиной той оды, которую он произнёс в мою честь на Совете. Очень уж доволен был его речью Тушин! Очень уж восторженно ссылался на неё! Не это ли главная цель Женькиного хода? Ведь он отлично понимает, как много значат здесь симпатии Тушина.

Женька говорил на Совете, что знает меня с детства, с шести лет, учился вместе со мной в школе и видел много проявлений и моей творческой инициативы, и моей необычайной скромности. Он всё рассчитал точно, этот Женька. Когда кто-то начинает говорить, что знает другого человека с детства – это сразу умиляет, и все верят сказанному, и трудно возражать. Особенно если говорится хорошее.

Я слушал запись разговора на Совете и диву давался. А Тушин был так простодушно доволен Женькиной речью, что я понял больше, чем он хотел мне сказать. Похоже, он сам хотел предложить меня. И мучился оттого, что ему теперь неудобно. Мы ведь уже родственники…

И Женька, как обычно, всё просчитал, догадался о намерениях Тушина, а может и зная их – попал в точку. У Тушина свалился камень с души, и совсем другими глазами стал Тушин смотреть на Верхова.

– Мама говорила мне, – признался Михаил, – что вы с Верховым не очень-то дружили. Кажется, ты не любил его. Может, и сейчас не любишь. И, конечно, он это понимает. – Тушин улыбнулся. – Умные люди понимают, как к ним относятся окружающие… И поэтому меня очень порадовали и объективность Верхова, и его умение подняться выше личных отношений. Он умеет мыслить категориями общества. В старину говорили: по-государственному. Согласись, у него ведь интересная работа в электронике. Он мог бы и сам руководить лабораторией. Но он предложил себя только в кураторы, в Меркурии… А его выступление на вашем первом собрании!.. А его дельные предложения в Совете!.. Определённо это растёт руководитель! Большого размаха!

Я слушал Тушина с болью и ничего не мог возразить, хотя внутри всё вопило от потребности возражать. Он слишком мало жил на Земле, слишком поверхностно знает её историю, в которой было много таких вот Женек!.. В космосе Тушин мудр, как старик. И наивен, как юноша, в делах общественных. Что скажешь ему? Чем докажешь? Получатся пустые слова. Он не поймёт, не поверит.

Нет, видно, ещё не время!

Ах, как чертовски ловок этот Женька! Как умеет он всё время заставить меня молчать! Словно хороший шахматист сидит дома над доской, и в одиночку, терпеливо и методично выверяет партию: каким бы это ходом и дальше заставить меня молчать.

Именно в тот момент я и понял, что Женька, пожалуй, не мог претендовать на лабораторию. Тут Тушин был совершенно неправ! Наоборот, Женька должен был бояться её, как чёрт ладана. Ведь работа в лаборатории сразу выявила бы, что он творчески бесплоден. И, может, ещё потому он выскочил предлагать меня, что боялся, как бы его самого кто-нибудь не предложил.

Не стал я вчера спорить с Тушиным. Если Женьки не будет в лаборатории, можно работать. А куратор он там или не куратор – какое мне дело? Спрашиваться-то к нему не пойду.

…Уносится назад цветущая долина, в которой и деревья выше, чем на остальном материке, и листья толще, мясистее. На полянах вдоль шоссе мелькают невысокие мохнатые стволы пальм с веером узких и длинных изогнутых листьев на макушке. Дорога вновь начинает подниматься – на этот раз к настоящим горам, вылезающим из тёмно-зелёной шерсти лесов голыми красновато-коричневыми вершинами.

Как и долина, горы дугой уходят к северо-востоку и югу, и закрывают от северных ветров узкую прибрежную полоску. Слишком узкую, к сожалению. И это единственное, что со временем мы сможем исправить. Увеличить полоску насыпями, оттеснив море на юго-восток, врезаться в него помостами для домов и улиц – уже сейчас это нам по силам. Просто некогда. Руки не доходят. И нет крайней необходимости. Ведь и нынешний берег ещё не застроен. Но рано или поздно появится необходимость этих работ, а вслед за ней – и возможность. Возможность всегда появляется у человека вслед за необходимостью. На то он и человек!

Мы поднимаемся всё выше и выше в горы, и дорога, в долине прямая, начинает петлять, обходя вершины и пропасти. И цвет дорожного полотна меняется. Он теперь не прозрачно-янтарный, а густо-коричневый. Оплавленный базальт теперь под биолётом. Шоссе, проложенное уже не лесодорожной, а горнодорожной машиной. Такое же, как далеко на севере, в Нефти.

Биолёт по этой извилистой дороге не летит – едет на высоких колёсах, которые выпускаются из корпуса, как у самолёта при посадке. Биолёт здесь не может лететь, слишком мала скорость. И большую кибер не позволит – можно свернуться в пропасть.

На одном из поворотов мы проходим между двумя полосатыми будочками. Одна поднимается на столбе из пропасти, другая врезана в скалу. Между будочками протянулась над шоссе стенка голубоватых лучей, которые мы неощутимо пробиваем на биолёте. Это «ворота» первой линии электромагнитной защиты. Через них может пройти только биолёт, но не человек. А человек, пересёкший голубоватые лучи фотоэлементов, через три шага упрётся в невидимую силовую стенку, которая отбросит его назад.