Читать книгу "Танцор января - Майкл Фрэнсис Флинн"

Распахивается еще больше окон на верхних этажах, и на подоконник одного из них облокачивается дородная женщина с огромной грудью. Дети, толкнувшие к арфистке дударя, заводят хоровод. Несколько людей теснятся и толкаются в небольшой толпе, которая уже успела окружить арфистку. Время от времени в футляр со звоном падают монеты. Не все улыбаются. Кое-кто глядит на нее с подозрением или даже враждебно. Один из мужчин решает воспользоваться неожиданным наплывом публики и начинает жонглировать мячиками в галерее; другой тоже не упускает возможности и успешно облегчает кошельки, пока один из зрителей на балконе не замечает его и не поднимает крик, тогда он, сверкая пятками, уносится в ближайший переулок с погоней на хвосте. Арфистка аккомпанирует его побегу галопирующей мелодией, а затем возобновляет гянтрэй.

Она внезапно меняет темп, чем приводит в замешательство пляшущих детей и дударя, который опускает дудку и прислушивается, кивая в такт новой мелодии, затем снова подхватывает ее. Арфистка играет «Песню Января», потом «Плач по Маленькому Хью». Последний мотив заставляет замереть веселящуюся толпу, и дударь выводит высокую трель своей собственной нежной мелодии поверх звучания рыдающих струн. Девушка находит музыкальную тему занятной, переводит ее в нижний регистр сложными глиссандо и форшлагами, наигрывает пару вариаций и затем, кивнув мальчику, возвращается к прежней мелодии, теперь уже сделав ее нежность более пронзительной. Перейдя к «Смерти в гулли» и «Теме Фудира», она использует тональность за пределами музыкальных возможностей дударя и его инструмента. Это минорный лад, а он не великий флейтист. Его высокое чистое пикколо прерывается, оставляя лишь мрачное звучание металлических струн кларсаха. Совершенно случайно в этот момент мимолетные облака закрывают солнце, и на площадь падает тень.

Никто больше не танцует. Мало кто осмеливается даже дышать.

Через толпу сумел пробиться мужчина с таблой,[56]и теперь он сидит у ног арфистки, подняв руки над барабаном и не решаясь ударить, поскольку мелодия и без барабанного боя течет к далекому океану. Это не знакомый ему алап,[57]а продолжение традиций древней поэзии из забытой страны зеленых долин и меловых утесов, шепот ее духа, доносящийся сквозь века.

Арфистка тихо говорит мужчине с таблой шестнадцать к семи, юному дударю — на счет «два», затем по ее кивку тинвиссл взмывает ввысь, руки выбивают друт-лайю,[58]и темное дребезжание струн взрывается ярким солнечным светом. Триумф! Хитрец перехитрен! Слушатели не могут сдержать радостный возглас, дети подскакивают, хлопают в ладоши и продолжают пляску с того момента, где прервали ее. Мужчина с лицом стервятника кивает, будто вынося приговор. Да, все верно. Ни одна сладость не сравнится по вкусу с той, что приходит после отчаяния.

Она не поведет их дальше, к бездне Разлома и опустошению Нового Эрена, не покажет зал с головами на Узле Павлина. Для этого полдень слишком ярок. Арфистка наигрывает мотив «Темы бан Бриджит» — она еще не доработана — и позволяет музыке загадочно стихнуть в большой сексте, прежде чем струны умолкнут окончательно.

Мужчина с таблой довольно бормочет, мальчик-дударь ухмыляется. Толпа удовлетворенно шелестит — не в их правилах хлопать в ладоши — и начинает расходиться. Мальчуган обеими руками протягивает арфистке свой тинвиссл, и та, вспомнив историю, когда-то рассказанную терранским саксофонистом на Йеньйеньском Кхоястане, принимает ее, целует и возвращает ему обратно. Мальчик торжественно отходит на два шага назад, а затем с детской прытью разворачивается и мчится к своим приятелям.

Арфистке кажется, что в таком расположении духа местные жители могли бы ответить на ее вопросы, но стоит ей упомянуть о человеке со шрамами, как они отворачиваются и начинают болтать между собой. Сиеста закончилась, и площадь постепенно заполняется привычным послеполуденным потоком людей, торопящихся из ниоткуда в никуда.

— Я отвести тебя, мисси.

Широколицый мужчина в голубом клетчатом дхоти масляно улыбается влажными губами.

— Голова-шрам, я отвести к нему. — Взгляд его тверже улыбки, в нем будто тлеют угли. Арфистка колеблется. — Чель, мемсаиб, — подгоняет он. — Он не тут.

— Дай мне минуту. — Арфистка наклоняется, чтобы спрятать арфу в футляр, и без удивления замечает, что скромная горсть монет, успевшая скопиться в футляре, уже куда-то исчезла.

Выпрямившись с переброшенной за плечо арфой, девушка замечает, что мужчина в дхоти замер с остекленевшей улыбкой и смотрит мимо нее.

— Нет, мисси. Извини. Не знать его, голову-шрам.

Он разворачивается и уходит. Стоявший позади него мужчина, который раньше ел гуаву, убирает нож.

Мужчина кивает ей.

— Приглядываем за такими, как он. Не трогать женщин. Особенно таких вкусных.

Затем он поворачивается и тоже уходит.

Арфистка оседает на бортик фонтана.

— Мы не знаем, как ты забрела так далеко, — произносит человек со шрамами, сидящий по другую сторону фонтана, спиной к арфистке. Он поднимается и обходит фонтан, чтобы сесть рядом с ней. — Глупая затея. Как ты надеялась нас отыскать?

— Не такая уж глупая, учитывая то, что она удалась.

Человек со шрамами ворчит:

— Он услышал, как ты заиграла ту тему, и мы поняли, что ты собираешься залезть в пасть ко льву.

— Поэтому я и играла. Нельзя поймать человека, преследуя его. Лучше вовремя остановиться, и он сам придет к тебе.

К ним приближается пара бездельников, но человек со шрамами резко вскакивает на ноги и кричит:

— А ну-ка, скивосы![59]Валите отсюда! Пшли прочь, пока не натянул ваши шкуры на кули!

Люди удаляются, и мужчина успокаивается.

— Не обращай внимания на бродяг. — Он бьет кулаком по ладони. — Почему ты пошла за мной? Потому что так хочет она?

— Она?

Человек со шрамами поднимает на нее покрасневшие слезящиеся глаза.

— Твоя мать. Ведьма.

— Она не посылала меня.

— Нет?

— Я сама ищу ее.

Человек со шрамами какое-то время хранит молчание.