Читать книгу "Неподвластная времени - Анхела Бесерра"

Немногие оставшиеся братья Арс Амантис нашли приют в ресторанчике Марии Васильевой на авеню дю Мэн, приходившем в полицейских отчетах как "частный клуб". Сюда захаживали Макс Жакоб, Аполлинер, Брак, Модильяни, Ортис де Сарате, Матисс, Бранкузи и Пикассо, дружившие со многими адептами ордена и даже не подозревавшими о его существовании.

Пока шла война, Сиенна пребывала в покое и безопасности. Маэстро Кавалье и его жена не стали сообщать ордену о том, где спрятана реликвия. С тех пор как Сиенна очутилась в их доме, вся улица тонула в лаванде, а картины Антуана день ото дня становились все прекраснее. Выбор спящей красавицы пал на него. Почему он должен делить Святую с другими, если сама она предпочитала остаться у него? Разве окутавшие зеленый дом лавандовые заросли не были знаком того, что Сиенна не желает покидать свое убежище?

Кавалье хранил молчание, и братья решили, что в исчезновении Святой повинны немецкие войска.

В стране царил хаос, и до пропажи трупа из катакомб никому не было дела, однако Арс Амантис не сдавались и упорно продолжали поиски. Потеря реликвии обернулась для них настоящей трагедией.

После смерти Кавалье хранителем Сиенны сделался его сын. Он с честью исполнял свою миссию и ревностно хранил тайну Святой.

УЛИЦА ГАЛАНД, 75,1967 ГОД

Латинский квартал снова сделался прибежищем богемы, по средневековым улочкам бродили юнцы, охочие до новых идей. В тесных бистро выстраивались революционные теории, велись бурные споры и время от времени рождались шедевры; старые кабаки наполнились дымом, джазом, алкогольными парами и мятежным духом.

Спустя двадцать лет после окончания Второй мировой войны опасности, угрожавшие Святой, остались в прошлом.

История Сиенны давно превратилась в туманную легенду. Раймон Кавалье не раз слышал ее от своей бабушки. Родители не желали иметь с этим ничего общего. Они считали выдумки старухи одним из симптомов ее заболевания, старческого слабоумия. Бабушка утратила рассудок еще в годы войны.

Как-то вечером Раймон Кавалье с приятелем возвращались из художественной школы. Когда они подошли к дому, произошло нечто совершенно немыслимое: на них пролился дождь из синих лепестков. Цветы сыпались из окна той самой комнаты, в которой, как за несколько минут до смерти призналась бабушка Раймона, все эти годы было спрятано тело Святой.

Раймон Кавалье поведал другу семейное предание и предложил начать поиски вместе; прежде он не осмеливался заходить в запретную комнату, но вдвоем было не так страшно. Если его бабушка говорила правду, у старого шкафа в дальней спальне есть потайная дверь в туннель, где покоится Святая и круглый год цветет лаванда.

Молодые люди поднимались наверх, стараясь ступать бесшумно, словно опасаясь, что их могут услышать, хотя дома никого не было. Заветная комната находилась в самом конце коридора. Дверь, разумеется, была закрыта. Переглянувшись с товарищем, Кавалье подергал ручку, но она не поддалась. После бесплодных попыток открыть дверь друзья решили ее выбить. Один удар, потом еще и еще, изо всех сил...

На них обрушилась целая гора синих цветов, источавших пленительный аромат. Дверь распахнулась. Картина, представшая взорам молодых людей, поразила их до глубины души: казалось, комната живет своей собственной жизнью. Кровать покрывал ковер из цветов; на изящном ночном столике лежала открытая книга; в приоткрытом шкафу виднелись края старинных платьев. Друзья решили освободить шкаф, чтобы исследовать его изнутри.

Поначалу поиски казались совершенно напрасными. Молодые люди сантиметр за сантиметром простукивали старое дерево, пока не услышали пустоту. Одна из прочных дубовых досок легко вытаскивалась, за ней открывался широкий лаз, из которого пахло лекарствами и влажной землей. Сотни светлячков озаряли убежище синеватым светом.

Друзья потеряли дар речи. Им никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного. Таинственный грот действительно существовал, от его стен исходила удивительная сила, проникавшая в душу и возвращавшая радость жизни. Вокруг спящей девушки дрожало золотистое сияние. Ее сон был чутким сном птицы, которая вот-вот встрепенется и взмоет ввысь. Ни в одном из людей, которых им приходилось встречать, не было столько жизни, сколько в этой мертвой девочке.

Молодые люди не могли отвести глаз от лица Святой. Такую красоту нельзя было оставлять в подземелье.

94

Мазарин все не могла оправиться от двух страшных потерь. Кадис и Сиена были тайными двигателями ее жизни. Телом ее и душой. Расставшись с ними, она утратила себя. Души не стало, осталось одно тело. Чужое тело, которое двигалось, писало картины и старательно играло роль счастливой новобрачной. Тело, в котором помимо ее воли начиналась новая жизнь. Тоска Мазарин никак не сочеталась с ее состоянием. Она почти не вспоминала о крошечном существе, которое постепенно росло в ее утробе. Все вокруг сделалось невыносимым, горло жгли сухие рыдания по двум неоплаканным мертвецам.

Больше нечего было ждать, не стало причин считать минуты, открывать глаза по утрам.

Она работала дни напролет, словно хотела затеряться в бесконечных мазках. Писала непроницаемую черноту, проступающую сквозь ослепительную белизну, кошмарную бездну, в которую скользила ее душа. Только черное и белое, ни капли другой краски.

Те, кто видел полотна Мазарин, написанные в тот период, дивились исходящей от них силе. Казалось, что эти черно-белые картины созданы в зените жизни и творчества.

А Паскаль с каждым днем становился все счастливей. Во время медового месяца на Лаго-ди-Гарда Мазарин призналась мужу, что беременна, и с тех пор он не уставал баловать ее. Все складывалось просто великолепно. У психиатра прибавилось пациентов, и он был как никогда близок к исполнению своей мечты. Счастье Паскаля омрачал лишь разрыв Сары и Кадиса; он хотел поделиться радостью с родителями, но они замкнулись в себе. Сын сообщил обоим о скором прибавлении семейства, но ни отец, ни мать не ответили.

— Ты куда так рано? — спросил Паскаль, застав жену в дверях. — Это что-то новое. Ты что, не будешь сегодня работать?

— Я хочу пройтись...

— Пора бы уже бросить эту дикую привычку ходить босой.

— Не могу.

— Ты можешь простудиться. Снег на дворе.

— Я должна его почувствовать.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Нет, я ненадолго.

И Мазарин поспешно поцеловала мужа. Девушка отправилась в Данцигский пассаж. Она чувствовала, что непременно должна увидеть Кадиса. А иначе сойдет с ума.

Снег напоминал об учителе. Скрип тонкого наста под ее ступнями звучал как музыка. В памяти Мазарин оживали их бесконечно счастливые вечера, возня и смех, капли краски, прикосновения... Звенящая радость... Полотна, полные поэзии, дерзости, дуализма.