Читать книгу "Дети Барса - Дмитрий Володихин"

— Ты… можешь отпустить остальных? Бал-Гаммаст осмотрелся. Придется оттаскивать от стола троих. Нет, этого делать не следует. Отец лучших и доверенных людей считал друзьями, и ему бы надо. Только вот друзей не гонят из-за стола.

— Пойдем со мной.

…В спальном покое она обняла его. По лицу Анны нетрудно было прочитать ее мысли: «Юный, неопытный, любимый…» Быть неопытным ему не хотелось. Впрочем, она не произнесла ничего этого вслух.

— Я расскажу. Это… еще будет у нас с тобой. Наверное.

— Что — «это», Анна?

— Иногда бывает вот как… Два близких человека заводят меж собою целую страну из жестов, слов, улыбок и воспоминаний. В той стране идут дожди и светит солнце, города поднимаются из ровной глины, войска блещут оружием, звучат флейты и гонги, о любви поют нежнейшие голоса… Но знают о существовании потаенной страны только двое. А иногда — только один из них, другой же едва слышит эхо тех песен и едва видит отблеск того солнца… Никому, кроме двоих, основавших державу-только-для-себя, туда ходу нет. Она замкнута. Она создана быть потаенным краем. Она может быть невероятно тонка. Жизнь внешняя постоянно давит на нее и грозит разрушить. Если мэ хоть одного из двоих испытает резкий перелом, то он станет способен, желая того или нет, изменить нечто важное в потаенном краю, а то и разрушить его. Власть бывает потребна, чтобы другой владелец державы-на-двоих не изменился. Власть; нужна, чтобы потаенный край жил как. живет…

— В твоем голосе, Аннэ, я слышу едва ли не гнев. Почему ты злишься?

— В мире есть то, чему надо оставаться неизменным, и то, чему следует изменяться, развиваться. Дер-жаву-для-двоих, подержав немного в сердце, нужно разрушать. Всегда. Я уверена. Иначе до исчерпания мэ человек останется в… состоянии вечного месяца саббад… первого в круге солнца. Он не станет кем-нибудь, он не узнает ничего нового, он всегда будет жителем потаенного края, но и все.

— Что — неизменно?

— Любовь. Бог.

— Им больно?

— Кому, мой царь?

— Тем, кто разрушает свой потаенный край.

— О да! Тот, кто научился не испытывать боли при этом, — страшный человек, настоящее чудовище. Тот, кто готов смириться с этой болью, — великий человек…

Бал-Гаммаст умел дарить, бывать нежным, чутко слушать другого человека, радоваться чужому счастью, но о потаенном крае он прежде не знал и не чувствовал ни эха, ни отблесков его. Слишком тонко, слишком хрупко, слишком бесполезно.

— Анна, у… шорника и Намзтинидут была своя…

— …замкнутая страна? Была. И он боится, что жена станет сильнее и грубее, ворвется и смахнет всю тонкость. У матери… которая судилась с сыном, тоже было нечто… только сыну оно не нужно. Сын, может быть, и не заметил ее потаенного края… А сотник и Нагат… там все проще некуда. Вдвоем они держали замкнутую страну; потом ему захотелось другого, а она пожелала сохранить все в чистоте и неприкосновенности — для одной себя.

— Из-за такой чепухи! Знал бы…

— О нет! Для иных людей потаенный край дороже золота, чести и веры. Это очень дорогой товар.

— Не чувствую, Аннэ. Но понять… понять, кажется, могу. Все бывает в этом мире, под рукой Творца.

…На другой день Бал-Гаммаст спросил у Намэгинидуг:

— Ты любишь его?

И женщина ответила твердо, так, чтобы слышали все вокруг:

— Я люблю его больше всего на свете.

Сила внешняя, великая и добрая, дала юному царю понять: Намэгинидуг правдива. Правда ее любви пустила глубокие корни.

— А ты, сын мой Алаган, любишь ее? Шорник опустил голову и едва слышно сказал:

— Да, отец мой и государь… И этот не врет.

— Ваша любовь пускай пребудет в неизменности. Закон Царства и моя воля едины: нити, прикрепляющие жену к мужу, разрезаны не будут. Ты, Намэгинидуг, примешь веру в Творца. И живите в мире.

Шорник и его жена ушли обнявшись…

Он судил еще раз, другой и третий семейные дела. Убедился, что сможет делать это когда пожелает и уже не пройдет мимо сути. Тогда Бал-Гаммаст передал суд по семейным делам старого города Урука Лагу Маддану. Мэ царя и без того не разрешала ему отдыхать вдоволь.

Старший агулан Урука, почтенный Хараг, стоял у левой руки Бал-Гаммаста всякий раз, когда тот судил важнейшие дела. Никогда не размыкал губ, если царь не просил у него совета. Когда требовалось, давал совет, говоря кратко и дельно. Не произнес лишнего слова. Не сделал лишнего жеста. Одно лишь изменилось в нем: на первых царских судилищах презрительная улыбка не покидала уст Харага. Потом лицо его сделалось во всем подобным глиняной маске. Более он не позволял себе ухмыляться.

…Кочевое племя, пришедшее с земель Элама, просит у Дворца и Храма мира, земли и веры; все готовы признать над собой царскую руку… Если Храм не против, Дворец дает мир. Землю поверстать в течение месяца — к Заходу от Урука, там, где особенно обезлюдели деревни.

…Мытарь Кан Хват в превышении таможенной пошлины невиновен. Взял верно, не утаил для себя ничего. Освободить. Торговец, ложно его обвинивший, должен дать десять сиклей серебра за поруху чести.

…Шарт Мабатт в затоплении полей и фруктовых садов четырех деревень виновен, ибо неверно провел канал. Лишается имущества и чина, отдан будет слугой тамкара на дворцовое судно — для дальних морских походов. Канал да будет засыпан.

…Энси Кисуры в недоборе людей на воинскую службу виновен. Лишается правительского кресла, отныне будет простым сотником. На его место да взойдет реддэм Шаддаган…

Месяц уллулт выжигал травы.

Князь Халаш миновал передовые посты армии суммэрк, подчинявшейся лугалю Нараму, и оказался ровно на середине пути между Уром и Уруком. Нарам явился с большой свитой, подъехал на коне к Халашу, бросил на него оценивающий взгляд. Он, правитель Эреду и Ура, величавший себя чуть ли не царем Полуденным, слез со своего жеребца и поклонился Халашу, поклонился в пояс, а свите своей велел встать на колени и согнуть негнущиеся спины так, чтобы кожа лбов поцеловала землю… Нарам был по крови отнюдь не суммэрк, а чистейший алларуадец, родился в молодой семье, жившей на дальней Полуночи, за каналом Агадирт, в диких, Царством не охраняемых местах. Потом весь род его откочевал на землю Царства и рассеялся, он же осел в Эреду. Нарам славился холодной, ничем не перешибаемой смелостью. Не боялся ни человека, ни зверя, смеялся над любыми богами, кроме тех, что оказывались ближе шести шагов от него. Теперь в глазах его поселился ужас…

Халаш с трудом набрал в Уре воинов сколько велено — суммэрк, алларуанцев, пустынных кочевников и всякого иного сброда. Все они — все до единого — боялись своего князя. Однажды он подслушал отрывок разговора: «…этот наш… отдал за силу все… получил уродство… оказался рукой… могучего существа… мог бы вернуть красоту и здоровье… но хочет… ненавидеть… быть сильным…» Они к Хумаве относились без особой опаски: держись подальше, и оно не тронет. А от Халаша ждали одного только лиха.