Читать книгу "Затерянные в океане - Луи Жаколио"

Бартес, вовсе не желавший быть объявленным пиратом в глазах всех правителей мира, энергично восставал против желания вступить в бой, но вынужден был примириться, идя на уступку, со вторым планом своего друга, так как последний отказался от своего первого плана исключительно только в угоду ему, Бартесу, хотя большинство голосов было за него.

— Но послушайте, друг мой! Ведь то, что вы задумали, вовсе несерьезно!

— Что ж из того! — воскликнул пылкий янки. — Вы не хотите кровопролития, пусть будет по-вашему, но в этом случае надо их высмеять так, чтобы это помнили целых пятьдесят лет на Яве, тем более что, благодаря задуманному мной плану, мы покажем всему свету, что в наших силах было разнести в щепки весь этот старый судовой хлам!

— Делать нечего, надо уступить вашему желанию, — проговорил молодой человек с заметной неохотой.

И военный совет разошелся при громком смехе молодых офицеров-американцев, которые находили затею своего командира блестящей.

В самом деле, было от чего покатываться со смеху… Как жаль, что вы не могли присутствовать при этом зрелище, не видели этой сцены, которая довела обоих адмиралов до такого отчаяния, что у англичанина сделалась желтуха от разлития желчи, а американец пришел в такую ярость, что чуть было не умер от прилива крови.

На следующее утро с обоих броненосцев отправились по обыкновению на берег шлюпки за свежим провиантом, но их кокам не дали высадиться на берег; боцман, командующий обеими шлюпками, не стал настаивать, тем более что при нем была только небольшая горстка людей, и удовольствовался громогласным объявлением, что оба броненосца уйдут сегодня в море ровно за два часа до захода солнца (в этом, в сущности, заключалась главная цель поездки шлюпок на берег), пройдя под самым носом обеих эскадр.

Необходимо было, чтобы все в Батавии знали это: время, выбранное для ухода, было как раз временем общих прогулок населения, тотчас по закрытии всех местных контор и служебных учреждений, и Уолтер Дигби рассчитывал на громадное число зрителей, желавших присутствовать при прощании его броненосцев с крейсирующими эскадрами. Кроме того, матросы заявили, что всем, кто пожелает доставить на суда какие-либо припасы, плоды, птицу, дичь, орехи, овощи и прочее, будет уплачено местной монетой или же банковскими чеками за подписью Лао Тсина и К°.

Понятно, в течение всего утра между берегом и броненосцами беспрерывно сновали взад и вперед бесчисленные лодки, нагруженные разными припасами и плодами — бананами, апельсинами, ананасами, финиками — словом, всеми плодами, какими богата эта страна. И всем торговцам говорили: «Мы закупаем у вас сегодня в последний раз; в четыре часа пополудни мы уходим!»

А тем, кто осмелился заметить: «Как же вы пройдете мимо восьми военных судов, охраняющих выход?», — отвечали (так было приказано): «Вы думаете, это военные суда? Ошибаетесь, друзья, это просто громадные шаланды с провиантом, везущие треску и бобы для войск».

Эти слова передавались из уст в уста и наконец дошли до слуха офицеров обеих эскадр, на что те сердито отвечали: «Пусть они только сунутся, эти хвастуны! Мы их угостим треской и бобами. Они никогда не посмеют пройти к выходу, вот увидите!»

Но тем не менее оба адмирала приняли меры предосторожности на случай, если бы неприятель посмел двинуться к выходу: они выстроили свои суда по четыре в ряд с каждой стороны прохода так, чтобы сразу пустить ко дну смельчаков несколькими дружными залпами.

XXIX

Весь город Батавия в волнении. — Салют французскому флагу. — Пляска адмиралов английского и американского. — Снова тяжелые думы. — Презрение к эскадрам. — Принятие власти.

ОКОЛО ЧЕТЫРЕХ ЧАСОВ ВЕСЬ ГОРОД БАТАВИЯ высыпал на набережную. Не было даже надобности в биноклях: выход из гавани был как на ладони, и с берега можно было видеть всю сцену, которой предстояло разыграться на расстоянии менее кабельтова.

Без пяти минут четыре на мол прибыл в карете губернатор в сопровождении всего своего штата. В течение всего дня два полка пехоты были расположены вокруг его дома на случай, впрочем, весьма маловероятный, высадки десанта с броненосцев.

В тот момент, когда на башенных часах порта било четыре часа, оба судна пустили в ход свои машины: «Фо» шел впереди, а «Иен» сзади, так как Бартес хотел непременно замыкать шествие.

С берега раздались громкие крики «ура!» — до того сильно действуют на массу смелость и отвага даже тех, кому она раньше не сочувствовала.

Проходя мимо «Бдительного», оба судна салютовали ему подъемом и спуском своего флага. (Они удержали американский флаг, чтобы лучше бравировать перед эскадрами.) Француз ответил им на их салют тем же. Его славный командир Маэ де Ла Шенэ предложил свою помощь обоим адмиралам, но те отказались, и он остался нейтральным в этом инциденте, к счастью для него, как это скоро выяснилось.

Оба судна продолжали медленно и плавно двигаться вперед к выходу в море, очевидно, желая показать, что они вовсе не хотят прорваться благодаря быстроте хода.

Тем временем на обоих судах убирали с палубы, блиндированной наподобие спины кита, все, что могло быть доступно неприятельским снарядам: капитанская рубка была разобрана, мачты сложены вдоль борта, наконец, и самые трубы машины убрались в себя наподобие складного футляра, так что менее чем в четверть часа, на глазах всего населения, следившего с возрастающим любопытством за этими маневрами, оба судна превратились в двух громаднейших китов, подставлявших под выстрелы только свои гладкие, черные, блестящие, круто покатые спины, наполовину скрытые под водой. Теперь зрители на берегу стали понимать, что при таких условиях борьба между двумя судами и двумя эскадрами могла оказаться уже не столь неравной, как это сначала казалось.

Когда таким образом оба судна преобразились, то из открытых еще люков раздались звуки музыки. Оркестр каждого из судов играл бешеным темпом веселую плясовую, — и вдруг два громадных «дергуна», вырезанных из толстого толя и превосходно раскрашенных масляными красками, выскочили из люков и под звуки веселой музыки пустились в бешеную пляску. Обе эти так забавно кривлявшиеся фигуры изображали собой адмиралов: одна — английского в красном парадном мундире и шляпе с плюмажем, а другая — американского, также в полной парадной форме.

Глядя на это представление, все тридцать тысяч зрителей, столпившихся на набережной, разразились хохотом во все горло. Даже сам губернатор и его приближенные утратили чувство собственного достоинства и просто корчились от смеха. Что же касается экипажа французского судна, то там вся палуба покатывалась со смеху, так что офицеры вынуждены были спуститься в свои каюты, чтобы не уронить своего авторитета в глазах команды.

Вне себя от бешенства английский и американский адмиралы метались по палубам своих судов, как дикие звери в клетке не имея даже возможности чем-нибудь ответить на этот веселый вызов, так как нельзя было стрелять в порту, где еще находились в это время «Иен» и «Фо»: снаряды могли попасть в толпу; поэтому волей-неволей приходилось выжидать момент, когда эти смелые, злые шутники войдут в проход.