Читать книгу "Пелагия и красный петух - Борис Акунин"

И мужчины церемонно поклонились друг другу,опять перестав обращать внимание на женщину.

Девичьи разговоры

В поход на Юсуф-бека выступили совместно:впереди черкесы на конях, следом евреи. Чтобы произвести впечатление насоюзников, коммунары выстроились в колонну, ружья положили на левое плечо ипопытались маршировать в ногу.

Объединенное войско, окутанное пылью,двинулось вниз по дороге. Черкесские женщины смотрели вслед. Не кричали, рукамине махали – видимо, это было не заведено.

Бек сказал Полине Андреевне, что она свободнаи может ехать на все четыре стороны, но на все четыре стороны ей было не нужно.Она улучила минутку, переговорила с Магелланом наедине. Пожаловалась, что послеслучившегося боится путешествовать без охраны, и попросила позволениязаночевать в коммуне.

Тот великодушно позволил, еще раз повторив:«Где же я вас все-таки видел? Наверняка в России, но где именно?»

Пелагия сочла за благо промолчать, а емусамому копаться в памяти сейчас было некогда.

До полудня она ждала в ауле, пока из арабскогогородка Эль-Леджун доставят похищенное у коммунаров имущество. Принимала трофеидевушка по имени Малке, с которой монахиня некогда перемолвилась парой слов напароходе.

Женщина есть женщина – Малке узнала Пелагиюсразу, несмотря на светский наряд и веснушки. Узнала и обрадовалась, будтовстретила старую подругу. Появление монахини в Изреэльской долине ужизнерадостной толстушки ни малейшего подозрения не вызвало.

Она сразу же стала называть Полину Андреевнуна «ты» и сообщила множество подробностей и о себе, и о коммуне, и обо всем насвете. Правда, задавала и вопросы, но по большей части сама же на них иотвечала.

Например, спросила:

– Откуда ты здесь взялась? Ах да, ты ведь тожеплыла на нашем пароходе. В Палестину, да? На богомолье? А рясу сняла, чтобы нетак жарко было? Конечно, по этой жарище в шелковом платье куда лучше. Ты ведь,наверно, не монахиня, а послушница, да?

Пелагии оставалось только кивать.

В «Новый Мегиддо» двинулись, когда солнце ужеперебралось на западную половину неба.

Возвращенного коня Малке запрягла в черкесскуютелегу, сзади привязала двух коров. На дно повозки положили борону ипокореженный, но так и не вскрытый денежный ящик, поверх – мешки с семенами.Женщины сели рядышком, поехали.

Салах на хантуре катил сзади, распевая во всегорло какие-то визгливые песни. Он был счастлив, что вернул свою упряжку, дабезо всякого выкупа.

Полина Андреевна с восхищением смотрела, какловко ее новая подружка управляется с тяжело груженной повозкой. Малке сидела,сложив ноги по-турецки (загорелые колени были похожи на двух обжаренных докоричневой корочки поросят), ружье перекинула поперек и знай пощелкивалакнутом, не умолкая ни на минуту.

Разговор был легкий, девичий.

– Поль, я вообще не понимаю, зачем тебе бытьмонашкой? Ладно бы еще уродина какая-нибудь была, а ты же просто красавица,честное слово. Это, наверно, из-за несчастной любви, да? Ну и все равно, дажеесли из-за несчастной – не стоит. Зачем запирать себя в монастыре, вмалю-юсеньком мире, когда большой мир такой интересный? Я вот тоже могла всвоем Борисове до старости прожить и не узнала бы, что я такое на самом деле. Яраньше думала, я трусиха, а я знаешь, какая оказалась храбрая? Ты, может,думаешь, Магеллан меня в арабскую деревню не взял, потому что я женщина? Ничегоподобного! Там пальбы не будет, а то бы я обязательно с ним пошла. Говорит: тыу меня, Малютка, самая толковая, только тебе поручить могу. (Это он меня иногдатак называет – не Малке, а Малыш или Малютка.) Доставь, говорит, всё в целостии проследи, чтоб два эти болвана, Колизей с Шломо (они, правда, немножкобестолковые), моего коня сразу не поили, а сначала поводили. И пусть семенаположат просушить – отсырели от ночной росы.

Использовать открытость славной девушки былонемножко совестно, и всё же при первой возможности (когда Малке приняласьрассказывать, как уединенно живет коммуна) Пелагия как бы ненароком спросила:

– А чужие у вас бывают?

– Редко. Ротшильдовские евреи считают нассумасшедшими безбожниками. С арабами отношения плохие. Черкесы – ты самавидела.

– Ну а какие-нибудь странники, паломники? Мнерассказывали, в Палестине полным-полно бродячих проповедников, – не очень ловкоповернула монахиня к нужной теме.

Малке звонко расхохоталась.

– Был один пророк. Потешный. Между прочим, изРоссии. Мануйлу помнишь, которого на пароходе убили? То есть, оказывается,убили не его, а другого – я тебе потом расскажу. Этот Мануйла, как в СвятуюЗемлю приехал, стал себя именовать Эммануилом, для звучности.

И снова засмеялась.

Смеется – значит, ничего плохого с ним неслучилось, отлегло от сердца у Пелагии.

– А давно он у вас был?

Девушка стала загибать короткие пальцы:

– Семь, нет, восемь дней назад. Ах да, это вту ночь Полкана убили. – Безо всякого перехода от веселости, всхлипнула,шмыгнула носом и снова улыбнулась. – Он тоже за Эрец Израэль погиб, Полкан.

– За кого?

– За израильское государство. Полкан – этопес. В Яффе к нам пристал. Ужасно умный и смелый, как солдатская полковаясобака, поэтому и прозвали Полканом. Ночью замечательно сторожил, никакихчасовых не нужно. Привяжешь его к воротам снаружи – никто не подойдет. Он такойлохматый был, черно-желтой масти, одна лапа немножко хромая, а на боку...

– И что этот пророк? – перебила ПолинаАндреевна, которую не интересовал портрет усопшего Полкана. – Откуда он взялся?

– Постучал в ворота, вечером. Мы работу ужезакончили, сидим, песни поем. Открываем – бородатый дядька, в лаптях, с палкой.Стоит, Полкана за ухотреплет, а тот хвостом машет и даже не гавкнул ни разу,вот какие чудеса. Наверно, пророк его в свою веру обратил, – засмеялась Малке.– Здравствуйте, люди добрые, говорит. Хорошо поете. Вы что, русские? Мы ему: аты кто такой? Из «найденышей» пророка Мануйлы? (Ана нем хламида с синейполосой, какую все они носят.) Он говорит: я самый Эммануил и есть. Хожу вот,смотрю. Был в Иудее, в Самарии, теперь в Галилею пришел. Пустите переночевать?Ну а что ж не пустить? Пустили. Я у него спрашиваю: как же, мол, так? Ведь тебяна пароходе убили. Воскрес, что ли? А он отвечает: не меня это убили, одного измоих шелухин.Полина Андреевна встрепенулась:

– Как-как?